Память о мечте - [5]

Почему же не дано поэту

Перенять непринужденность эту,

Правдой незатейливых историй

Искупить добра извечный плач.

Но войска бессильны без приказа,

А талант опасней, чем проказа.

Мир теперь похож на лепрозорий,

Где смеяться силится циркач.

Но стекают слезы по белилам…

И они становятся мерилом

Гения, рожденного в сорочке,

Истины искусства в ремесле.

А поэт уже сутулит спину,

Строчка превращается в морщину,

Он творит в бессрочной одиночке

На своей придуманной земле.

Кустарь-одиночка

Я хочу бежать по росе,

Отыскать студеный источник,

Но я поздно встаю, как все,

Как у всех, будильник испорчен.

Душ приму и сяду к столу,

Выпью чаю и газ закрою,

После этого к ремеслу

Я усердье свое утрою.

Проклиная себя и мир,

Буду думать строчку за строчкой,

Как башмачник, как ювелир,

Как изгой – кустарь-одночка.

Но забуду я про часы,

И про долю мою кривую…

Может, в мире вместо росы

Я сама теперь существую?!

И напрасна вся воркотня,

Уязвленной гордости жало,

Если девочка вдоль меня

Как по чистой росе пробежала.

Чудак

Разлинованные тетради,

Каллиграфии злая муштра…

Педагог, как конвойный, сзади

Подгоняет нас в жизнь с утра.

Но единожды, счастья ради,

Начался урок, как игра,

И пророк на скудном окладе

Заявил, что пришла пора

Полюбить, убежать в бродяги,

Верить сердцу, а не бумаге,

Жить величьем черновика!

Мы учебник перелистали

И от всей души освистали

Непонятного чудака!

«Я завидую памятникам…»

Я завидую памятникам,

Памятникам разных эпох.

Массивные постаменты

Связывают их с землей,

И если в гранит упираются

Не ноги, а копыта коня, —

Это неважно:

Герой состоит, как кентавр,

Из единой гранитной плоти.

Памятники ставят,

Преимущественно, в средних широтах,

А в средних широтах

Не бывает землетрясений.

И потому я завидую памятникам,

Которые не знают,

Что значит

Почва, уходящая из-под ног.

А кому завидовали некоторые

Из этих бронзовых и гранитных людей

В ту пору,

Когда еще были живыми?!

Цена

Со стороны или на стороне

Искусство ценится, как в магазине,

Наверное, по этой же причине

Теперь оно особенно в цене.

В чем ценность искры, спрятанной в кремне,

Или воды, не найденной в пустыне?! —

Рождественский обед в живой гусыне,

Не знающей о праздничной цене.

Но далеко еще до Рождества.

Я обесценена, пока жива, —

Сбиваю туфли, снашиваю платья.

Когда отшелушится бытиё,

Свершится воскрешение мое:

Меня поймут, и всех смогу понять я.

Законы механики

Хотите медовые пряники?

Вот я, например, не хочу.

Один из законов механики

Для жизненной пользы учу.

Мы все беззащитные странники.

А я защищаться хочу.

Затем и законы механики

С таким уваженьем учу.

За все, говорят мне, в ответе я.

Но я по закону по третьему

К ответу и вас призову.

Механика в обществе сложная.

Могу совершить невозможное,

Пока я на свете живу.

Печальные радости

Нет ничего и не было —

Быль поросла быльем.

Не угрожало небо мне

Трассирующим огнем,

Воронками за воротами

Не стерегла земля,

Не каркали вслед воронами

Черные тополя.

Нет ничего и не было,

Кроме крапивных щей,

Кроме запаха хлебного

На ладони моей,

И первого дня погожего

После долгой зимы,

И кругленького мороженого,

Купленного взаймы.

Ни ран у мен, ни ордена,

Но памятна мне зато

Бумажная радость ордера

На байковое пальто.

Еще сирен завывание

Ночами болело в висках.

Но вся сирень на развалинах

Была о пяти лепестках!

Я радости эти печальные

В душе осторожно ношу,

Как будто я буквы печатные,

Первые буквы пишу.

Мигает звездами небо мне,

И птичье машет крыло…

А остального – не было.

Что было – быльем поросло.

Ода чревоугодию

Ах, повара! Пора вам

Пирами удивить,

Диковинным приправам

Вниманье уделить.

Нам с ненасытным правом —

Охотиться, удить,

И обрывать бесславно

Преемственности нить.

Но ощущаю снова

Сухарика ржаного

Неощутимый вес.

И слышу смутно сзади:

– Подайте, Христа ради,

Хлеб – чудо из чудес!

Старая Рига

Ворожба старинных названий,

Тех, что знала давным-давно,

А на небе – гравюры зданий,

Улиц каменное полотно.

А во дворике, как украшенье,

Упрощенная камнем судьба:

Двух облупленных рук скрещенье,

Попирающих два столба.

Шлемом сплющенные парадным,

С давних мучаются времен.

Многотрудным подвигам ратным

Стон их каменный посвящен.

Но забыто ратное поле,

Растворились черты лица,

Только память смерти и боли

Сохранила прихоть резца.

Только память…

Но память свята —

В ней чужой безымянный плач.

Прибежали во двор ребята,

Притащили футбольный мяч.

Штанга! Вздрогнуло рук скрещенье,

Осыпается пыль веков…

Я судья. Но мне для решенья

Не хватает футбольных слов.

Переулочки. Переулки,

Потревоженные дворы

Повторяют длинно и гулко

Удивительный ритм игры.

Повторяющееся действо,

Обновившееся слегка,

И опять побеждает детство —

Побеждает во все века.

Выше смерти и выше боли

Мяч летит над живущим днем.

Я, конечно, не о футболе,

Но немножечко и о нем.

Дом

Мне, видно, перестраиваться поздно.

Стою я, словно обреченный дом,

И, может быть, пора меня на слом.

Но я ведь тоже приносила пользу —

В два этажа, не в двадцать этажей,

Скрипуче, деревянно, без комфорта.

И дорогие, выцветшие фото

Со стен снимают бережно уже.

Плеснет щепа, известка запылит,

И станет пол мой зыбким и неровным,

И закричат обрушенные бревна,

И каждое протяжно заболит.

Я все пойму, я все приму сама —

И эту боль, и разрушенья эти:

Во мне когда-то вырастали дети,

Чтобы построить новые дома.

Гаданье