Память о мечте - [28]

«Will you kindly lend me your windmill —

As a Quixote I wish to be known!»

From his lifetime in full requisition

Deathless Quixote is tired out,

They multiply him by division —

But still Dulcinea doesn't count.

The mythical windmills are weaker

Than narcotics, politic tirades,

And little Don Quixotes wander

Through verse, like theatrical shades.

While out of inertia hammers

The firmament's spinning-wheel,

The windmills have died out, like mammoths,

And they've built no new ones, nor will.

And my sword in its sheath is rusting,

And there's no foolhardy attack…

Put out by the motor-cars rushing,

To the Zoo Rosinante's gone back.

For knights there are reservations,

Befitting the time and task.

But still to poor Senor Cervantes,

Like the others, I come and ask:

«Will you kindly lend me your windmill —

As a Quixote I wish to be known…»

But that's just a trifle, so little,

That to ask it is awkward, I own.

The Poet

The candle to the half-way mark has guttered,

But he's not noticed, pondering on his lines.

Odd words, like some strange oaths, he's often muttered,

And led them, ranged in rows, to future times.

He's changed, for fountain-pen, the quill out-dated,

No candle, but a bulb sees what he wrote;

Himself he was tormented, good created,

And fought against the bad. He was a poet.

The editor, and his own wife, have tricked him,

The censors everywhere false meaning sought.

He chiseled out his words, like hieroglyphics

Which the Egyptian slaves in stone have wrought.

He died in bed, or underfoot was trodden —

Here slain in duel, and there stabbed in the dark.

He has been famous, and has been forgotten,

But till this day his quill-pen still is squeaking,

And till this day his candle still is gleaming

And guttering only to the half-way mark.

Paradox

The universe knows nothing of poor harvests.

It's like a restless, ever-questing genius.

How readily blaze the hydrogen candles harnessed,

And gutter with the heavy wax of helium.

O orbs, a myriad years you have been burning,

And knowing-maybe not-of my existence;

So distant, but so generous in your nursing,

You poured upon me warmth and light insistent.

Half-way towards the universe of mystery,

Not sparing tired limbs, the earth I've trod.

While still my time has not passed into history,

As deathless and omnipotent as God.

I make, unmake, and remake what is broken

And, celebrating reason's triumph alone,

The doors of cosmic mystery I open,

As though they were the doors of my own home.

…They give the order, and with infinite power

The terrible star of hydrogen ignites,

And changes to a communal grave that hour,

A city pulsing with a million lives.

A cry bursts forth of anguish and amazement

Upon the verge of boundless empty gloom…

The earth is entering on its dangerous age now,

The earth brings forth most painful heavy blooms!

1967

II Избранные переводы

Из английской поэзии (перевод с английского)

Филип Сидни (1554–1586 гг.)

Сонеты

№ 7

Когда природа очи создала

Прекрасной Стеллы в блеске вдохновенья,

Зачем она им черный цвет дала?

Быть может, свет подчеркивая тенью?..

Чтоб свет очей не ослепил чела,

Единственное мудрое решенье

Природа в черной трезвости нашла, —

Контрастами оттачивая зренье.

И чудо совершила простота,

И красота отвергла суесловье,

И звездами сияла чернота,

Рожденная искусством и любовью.

Прикрыв от смерти траурной фатой

Всех тех, кто отдал кровь любви святой.

№ 9

Храм добродетели природа возвела, —

Мы видим в нем лицо прекрасной Стеллы;

Фасад из алебастра нежно-белый,

Из золота литого купола.

Жемчужными замками заперла

Она врата порфирные умело!

А мы зовем щеками два крыла

Ее живого мраморного тела.

Сквозь два окна ее небесный взгляд

Не может в мире отыскать сравненья

С тем черным светом, что струит гагат,

Всесильный, как земное притяженье.

Сам Купидон гагат отшлифовал:

Я – как соломинка, твой взгляд – как шквал.

№ 14

Увы, нанес я другу много ран,

Тому, кто людям дал огонь небесный,

Чью грудь терзал свирепый Гриф над бездной,

А я опустошал Любви колчан,

Но горький, как ревень, ответ мне дан,

И стала грудь для вздоха слишком тесной,

В трясине грешных мыслей тонет честный

Порыв души, и даже смерть – обман?

Но если грех мне формирует нрав,

Скрепляет правдой слово и деянье,

Страшась позора, за позор воздав,

Он верностью венчает воспитанье.

И если грех Любви святое чудо,

То я вовеки грешником пребуду.

№ 16

Так создан я, что за собой влекли

Меня красавицы, как самоцветы,

Бурлящий дух мой попадал в тенеты,

Которые Любовью нарекли.

Но языки огня меня не жгли,

Мне боли страсть не причиняла эта,

И я решил, что неженки наветы

На страсть из-за царапин навлекли.

Я с этим львенком лишь играл, пока

Мои глаза (на счастье, на беду ли?)

Узрели Стеллу. Сломана строка,

Ее глаза мой мир перевернули.

Теперь с любовью мы накоротке —

Она как яд в отравленном глотке.

№ 22

На небосводе солнце посредине,

Прекрасных близнецов покинув кров,

Без шарфа белоснежных облаков,

Обрушивает жар в своей гордыне,

И всадницы прекрасные отныне,

На ветер не бросая данных слов,

В благословенной тени вееров

Спешат укрыть ланит непрочный иней.

И только Стелла, лишь она одна,

Лицо, подобно солнцу, не скрывала,

Беспечностью своей защищена,

Она своих богатств не растеряла.