Память, что зовется империей - [38]

ЗАКРЫТИЕ МЕТРО И ИЗМЕНЕНИЯ В РАСПИСАНИИ, ДЕНЬ 248 (Г3-И11)

* * *

…пять тейкскалаанских военных кораблей прошли через наш сектор, не предъявляя разрешений; хотя я полагаю, что в этой небрежности виноваты не только они, но и посол Искандр Агавн, и что надлежащие разрешения скоро снова будут выданы, я доношу до сведения Совета от имени Культурного наследия: безопасность в нашем секторе поддерживают только наши собственные корабли, и мы ничего не можем поделать с тейкскалаанскими судами, кроме как выписать штраф, который они без затруднений и с радостью уплатят…

Часть рапорта, поданного на рассмотрение Лселского совета 248.3.11 (по тейкскалаанскому летоисчислению) советницей культурного наследия

Проблема отправки сообщений в том, что на них отвечают, а значит, приходится писать еще больше сообщений.

Солнце, выскальзывающее из-за горизонта, за окнами без штор казалось ярким и холодным, неизбежным; оно вырвало Махит из тех ошметков сна, на которые ее хватило. Она встала с первыми лучами, и все же в миске за дверью уже лежали три новых и запечатанных стика. Для Девятнадцать Тесло почту доставляют без промедления, каждый час, даже ночью? Махит завернулась в огромное перьевое одеяло – полученное вчера ночью на закате из гиперэффективных рук Семь Шкалы. Она проснулась. Проснулась – и снова одна в своем разуме. Похоже, это навсегда.

Садиться было больно. Бедро за ночь отекло еще больше, и когда она попыталась стянуть позаимствованные штаны, то увидела большой синяк – с ладонь, сине-лиловый, бледнеющий по краям до тошнотворно-зеленого. Задалась вопросом, не найдется ли в ее новой изысканной тюрьме болеутоляющих вдобавок к доставленному одеялу и вчерашнему подносу вполне приличных, но неказистых долек овощей и очередной порции той же волокнистой пасты, которую подавала на завтрак Три Саргасс. В остальном Девятнадцать Тесло ее не трогала. Словно ее превосходительство дожидалось, пока новый зверек обживется, чтобы он не лаял на протянутые руки.

Все еще закутанная в одеяло Махит поморщилась, когда встала и напрягла бедро, и отправилась выуживать и открывать инфокарт-стики.

Первый – такой же анонимный, как и отправленный: серый и запечатанный неокрашенным сургучом. Она разломила его, потрясла, чтобы тот изрыгнул сплетенные из света глифы.

Ваш друг с опаской пишет на тему заключений,

Границ, демаркаций, кромок ножей,

Но вспоминает о вас, жертве одиночества,

И шлет в знак преданности двенадцать цветов.

Поэзия. Не самая лучшая поэзия, но это в первую очередь казалось аллюзией, со смыслом в духе «твою же мать, эзуазуакат блеск-ножа засадила тебя в свою тюрьму, чем я могу помочь?»

Без подписи.

Не то чтобы подпись нужна. Махит отправила всего три послания, и ни министр науки, ни множество мелких бюрократов из министерства информации не ответят таким откровенным шифром. Это Двенадцать Азалия, и он наверняка был искренен в своем желании помочь со спасением, если понадобится, и в то же время развлекался вовсю. Зашифрованные сообщения! Анонимные весточки наперекор границам ведомств! А Махит-то думала, что это она сверх меры любит жанровые традиции политических интриг в тейкскалаанской литературе.

Сверх меры ли, когда человек в этих традициях живет – когда это его собственная культура? Да, решила она. Точно сверх меры, когда воспроизводишь традиции только ради традиций. Но тейкскалаанцам такая мысль и в голову не придет.

Двенадцать Азалию никто не взрывал и даже не пытался. Может, его подруга и в больнице, а новый опасный политический знакомый пишет из аристократического плена, но он-то по-прежнему вправе вести себя так, будто сошел со страниц «Красных бутонов для Тридцать Ленты» или какой-нибудь дворцовой мелодрамы.

Она черкнула пару строк в ответ, решив, что хотя бы не будет хуже него в стихосложении – а то и лучше: «Заключенья свои я сама избираю / Ищу же лишь испрошенного: вестей». Запечатав инфокарту, тоже не потрудилась подписываться. Хоть кто-то здесь должен получать удовольствие; пусть это будет хотя бы Двенадцать Азалия, сколько получится.

Второй стик не был анонимным ни в одном отношении. Сделан из прозрачного стекла, не считая электронных внутренностей, и запечатан темно-зеленым сургучом с печатью в виде белого глифа – солнечное колесо министерства науки. Стоило открыть, как перед ней развернулось элегантное и снисходительное письмо: Десять Перл поздравляет с назначением послом и выражает дежурные сожаления из-за прискорбной кончины Искандра – настолько дежурные, что Махит мигом поняла: он их скопировал из руководства по прикладной риторике, может, даже того самого, по которому она сама училась писать. Махит испытала очень тейкскалаанский момент – уязвленные чувства из-за чужого недостатка усердия в аллюзиях, – а потом очень личный момент удовлетворения из-за того, что успешно разыграла темную варварку, которая старательно копирует грамотных граждан, но получается у нее разве что неуклюжее и жалости достойное подражание.

Под завершение Десять Перл говорил, что, конечно, с удовольствием встретится с лселским послом лично – возможно, на будущем императорском банкете.