Памфлеты - [18]

Весна 1940 года. Войска Гитлера неожиданно врываются в Норвегию и Данию. Через два месяца после этого от града бомб горит Роттердам. Капитуляция петеновской Франции в Компьенском лесу. Гитлер на радостях чуть ли не танцует.

Дальше развёртывается безумная программа «завоевания мира». Немецкие войска ворвались в Югославию и Грецию. В антрактах между одной и другой победой Берлин до хрипоты кричит: «Хайль!»

Наконец, последняя фаза кровавой забавы. «Народ господ» марширует на Восток. К микрофону берлинской радиостанции подходит Геббельс, В одну минуту его крикливый голос поднимает немцев с постелей. «Фюрер ещё раз вручил судьбу Германии в руки немецкого солдата», — кричит Геббельс. В эту минуту немецкий солдат поджигал первые советские села, а воздушные пираты Геринга уже возвращались на свои базы после первых налётов на наши города.

Новые кадры. Гиммлер в искалеченной, разорённой столице Советской Белоруссии. Он самодовольно, с садистской усмешкой проходит вдоль колючей проволоки, за которой умирают от голода и жажды советские военнопленные.

Быстрыми шагами приближается последний час гитлеровской Германии. Стихли крики «Хайль!». Позабыты крикливые нацистские съезды в Нюрнберге. Гитлер ещё корчит перед объективом весёлые гримасы, но причин для хорошего настроения у пего с каждым разом всё меньше. Миновало время, когда он музыкой и парадами встречал своего итальянского союзника Бенито Муссолини. Теперь мы видим совсем иную картину встречи этих друзей по разбою: освобождённый эсэсовцами из-за решётки Муссолини скромно, словно побитая собака, кланяется на берлинском аэродроме своему освободителю, который на сей раз не собрался даже выставить в честь «дуче» почётный караул…

Шайка гангстеров, сидящих сейчас на скамье подсудимых перед трибуналом народов, вместе со всеми присутствующими в зале смотрела фильм, который так пространно рассказывает об их преступной «карьере». Впрочем, сомневаемся, что от этого улучшилось настроение подсудимых. Кто же из них ещё верит сегодня, что он будет иметь физическую возможность видеть на экране конец своей карьеры? Вероятно, никто.

1945

Перевёл В.Щепотев

В НЮРНБЕРГЕ ИДЁТ ДОЖДЬ…

Трудно завидовать жителям города, где осень, зиму и весну можно измерять только продолжительностью дня. С октября но сегодняшний день над Нюрнбергом висит, кажется, всё одна и та же туча, мутная смесь пепла и сажи. Иногда утром северный ветер внезапно будит её от летаргического сна. Тогда туча лениво колеблется над городом и только под вечер отползает к франконским горам, чтобы к рассвету снова осесть на искалеченных башнях собора святого Лоренца.

Новый день, как и вчера, рождается в тех самых потоках воды, что напрасно пытаются найти выход из лабиринта заваленных руинами улиц.

Автомашина с трудом пробивается сквозь море застывшей мглы, и только мрачные тени сосен вдоль дороги говорят о том, что город остался позади нас. Асфальт становится ровнее, с него постепенно исчезают мутные лужи. Один за другим мелькают мимо нас франконские посёлки.

В одном из таких посёлков машина сворачивает в боковую улицу. Шофёр выключает мотор перед зданием редакции немецкой газеты.

Поднимаюсь на второй этаж. В коридоре могильная тишина, словно тут не редакция, а картинная галерея в час, когда нет посетителей. Открываю первую дверь. Молодой человек в роговых очках встаёт из-за стола и, услышав слово «редактор», ведёт меня в другой конец коридора.

Мои ноги тонут в пушистом ковре. Я в кабинете шефа редакции. Худощавый человек с морщинистым жёлтым лицом высоко поднимает брови, и в его глазах искра удивления и тень страха. Редактор нерешительно подаёт мне руку. Увидев советский паспорт, он протягивает её вторично. Тень в его глазах исчезла. Он предлагает мне сесть.

Я прошу его дать мне просмотреть несколько последних номеров газеты, так как из-за малого тиража их нельзя было достать в городе.

Редактор торопливо кивает головой.

— Фрейлен Эдда!..

В дверях соседней комнаты появляется белокурая девушка, лет двадцати. На ней тёмно-синее платье, на груди кокетливо поблёскивает миниатюрное золотое распятие. Едва слышными шагами она направляется к шкафу и через минуту кладёт на стол подшивки газет. Не поднимая головы, девушка уходит в свою комнату.

…Пора бы и попрощаться, однако редактор просит меня побыть ещё немного. Я благодарен ему за это. Мне неудобно сказать этому человеку, что меня не так интересует его газета, как её читатели.

Он рассказывает о долгих годах, проведённых им и Дахау. Говорит больше о других, чем о себе. Потом сразу замолкает и, словно вспомнив о чём-то, подходит к окну. Его подвижные и беспокойные глаза ищут кого-то на улице.

— Вы кого-то ждёте? — решаюсь спросить его.

Редактор быстрым шагом возвращается на своё место.

На его щеках красные пятна, он явно взволнован. Дрожащей рукой он зажигает спичку, и лицо его прячется на миг в облаке папиросного дыма.

— Нет, я никого не жду. Несколько первых недель ждал, а потом махнул рукой — что я им могу сказать, кроме нескольких туманных фраз о туманной демократии.

— Они…

— Они, как все живые люди, хотят знать, каким будет их завтрашний день, и хотят лепить этот день собственными руками.