Паломники Бесконечности - [22]

МЕРТВАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Я летел в пространстве, ничего не видя и ничего не слыша, пытаясь ощутить холмы и пики гравитации. И вот наконец мощная притягивающая масса.

Обогнул ее, коснулся и поежился словно от озноба — мертвая звезда! Собравшись с духом, еще раз пощупал ее поверхность — гладкую как стекло и холодную как лед. Ни кванта энергии, ни одного светового лучика.

Когда-то давным-давно звезда пылала, щедро расточая жар. В ее недрах шел термоядерный синтез. Ядра водорода, взрывоподобно выделяя энергию, синтезировались в ядра гелия. Те в свою очередь в ядра углерода. И так до железа. А железо уже не способно к термоядерному синтезу. Звезда сгорела дотла.

В панике я отскочил от нее. В один миг, со скоростью мысли, пролетел громадное расстояние и наткнулся еще на одну такую же насквозь промерзшую железную звезду. А еще дальше — на третью.

Тепловая смерть! От этой мысли я вздрогнул и остановился. Пространство — я чувствовал это! — все более редело и пустело, холодные звезды разбегались. Вселенная, взяв старт с первичного взрыва, продолжала расширяться. И это расширение, опустение пространства будет длиться без конца, всю вечность.

Взором я пытался проникнуть в неизмеримую даль, уловить хоть малейшую искорку жизни, хоть один лучик. Безуспешно. Я в царстве невидимых черных призраков. И в моем слишком буйном воображении художника зародились видения одно страшнее другого. И самое навязчивое и жуткое из них — какой-то лохматый образ вселенского кладбища, раскинувшего свои необъятные траурные крылья.

А какая тишина! Я закрыл глаза и прислушался. И ничего… Только чудиться что-то начало, будто со всех сторон наползали какие-то гаснущие голоса, скрипы, шорохи — призраки давно умерших звуков. В этой могильной яме не хватает старпома, его восклицаний и… хохота! Леденящего душу старпомовского хохота. Здесь, сказал бы он, справляет свой беззвучный пир вселенский дьявол.

Странно, сейчас я готов перемолвиться словечком даже со старпомом — такая невыносимая тоска легла мне на душу. Одиночество давило меня. Кое-как я справился с упадком духа и отправился в путь.

После долгих блужданий обнаружил планету. Охладевшее, погасшее и уже никому не нужное солнце давно покинуло ее, ушло в неизвестную черную даль. Облетев эту бесприютную сироту, я ступил на поверхность. И здесь ни звука, ни малейшего движения. В темноте наткнулся на полуразвалившееся здание, потом прошелся по улицам. Странно, я почти увидел улицы. Глаза мои привыкли к непроглядной тьме, что ли? А, вон оно что! Глаза у бессмертного духа особенные. Не глаза, а всевидящая мысль. Как я мог забыть такое удобство? Итак, словно в безлунных ночных сумерках, я увидел опустевшие улицы некогда многомиллионного города. Никого. Ни одного закоченевшего трупа. Люди бежали. Но куда? Все объяснилось, когда за городом обнаружил космодром. Пусто, ни одного космического корабля. И стало ясно: люди покинули планету. Где они надеялись найти пристанище? За пределами Вселенной? Но сейчас я, побывавший в невесомости Небытия, знаю: ни одно материальное тело не может покинуть свой материальный мир и свое пространство. Это доступно лишь такому бестелесному существу, как я.

На другой планете, находившейся почти рядом, — такие же города, космодромы и такое же безлюдье. На космодромах, однако, все корабли были на месте. Люди здесь, видимо, и не пытались бежать в черную неизвестность. Куда же они девались?

Провалы, похожие на входы в бомбоубежище, наводили на страшную догадку. Я спустился вниз, шел какими-то запутанными и уводящими в глубину коридорами. И вдруг замер: свет!

Впервые в этой беспросветной Вселенной обнаружил нечто похожее на излучение — тощенькое, крайне разреженное, но все же излучение. Оно шло от стен коридора, от пола, уложенного грубо отесанными плитами.

На поверхности планеты и во всех звездах атомы «замерзли», электроны прекратили свой молниеносный бег вокруг ядер. Здесь же отдельные атомы, агонизируя, еще жили. Электроны вращались вокруг ядер и, с натугой перескакивая с орбиты на орбиту, излучали кванты энергии. Вот эти умирающие пучки фотонов я и видел.

Дальше коридор слегка потемнел. Но потом, когда я по лестнице перебрался еще ниже, осветился вновь. В тусклом инфракрасном излучении еле просматривались уходящие вглубь ходы: жители городов, вгрызаясь в планету, пытались под ее гранитными и базальтовыми шубами укрыться от космического холода.

Один из коридоров расширился, и я вошел в зал, большой и хорошо освещенный. Для моих глаз, конечно. Справа — пульт управления с погасшими лампочками и приборами с некогда подрагивающими, а сейчас навеки замершими стрелками. А дальше в сумеречную глубину пещеры уходили оплетенные трубами блоки энергосистемы. Ядерное топливо в них давно выгорело, но отдельные атомы, словно крохотные светлячки, еще дотлевали в тщетной попытке хоть на полградуса повысить температуру поселившегося здесь мороза, лютее которого трудно себе представить.

Слева тянулся длинный коридор. По сторонам — наглухо закрытые двери. Там, надо полагать, были жилые помещения. Сквозь толстые гранитные стены я без труда проник в одно из них и в страхе тился. Люди! Такие же двурукие и двуногие, как я. Они, скрючившись, валялись на полу, лежали на кроватях. И только один человек, прислонившись к стене, стоял как статуя, скованный вселенским морозом. В другой комнате увидел семью, достойно встретившую свою тепловую смерть. Две женщины, одна постарше, другая помоложе, мужчина и дети, одетые в меховые шубы, сидели за столом. В их широко открытых застекленевших глазах навеки застыли ужас и мольба: за что?