Пальмовые листья - [8]
В то время во всем мире, наверное, не много людей понимали значение нового изобретения, и капитан Мерца-ев оказался одним из них. Он сказал преподавателю, что «мы хотим позаниматься с триодиком: характеристики снимем, в схемках попробуем»… Нам разрешили: «Курсовую, может быть, на нем сделаете»,- сказал подполковник.
Пригласили мы и Левку Тучинского, но он отвел в сторону округлившиеся глаза и сказал очень серьезно: «Что-то я не верю в будущее этого прибора». Мы с Сашкой лишь усмехнулись: сказал бы просто, что вечера у него заняты другим. Наверно, такие современные эпикурейцы сами сознают, что их уход в удовольствия есть измена человеческому долгу. Или, может быть, сознают себя больными людьми с каким-то изъяном в нервной системе, мешающим им управлять собой и сдерживать элементарные желания?
Но что говорить? Хорошо майским вечером посидеть за столиком в павильоне городского сада, рассматривая прохладное кипение пузырьков, серебрящих янтарь пива в стакане, и наблюдая, как темнеет небо над каштанами, украшенными бело-розовыми пирамидками соцветий. Или медленно бродить по главной улице, поддерживая девушку левой рукой, оставляя правую свободной для того, чтобы с щегольской небрежностью отвечать на отдание чести встречающимся солдатам и четко приветствовать офицеров, особенно старших; пригласить подругу на веранду «Кафе-мороженое», запивать холодную сладкую размазню пахучим вином «Степовi квiти»-«Степные цветы». А из открытых окон дома напротив вовсю гремит проигрыватель с усилителем - модная редкость того времени: пластинки Лещенко: «Чубчик кучерявый», «Больше я в Одессу не вернуся» и особенно близкую нам «Студенточка, заря вечерняя…»
А мы с Мерцаевым, наскоро поужинав в буфете, шли в лабораторию снимать характеристики кристаллического триода, где пахло отнюдь не сиренью, и медленно мешались потоки табачного дыма и бурые канифольные струйки от горячих паяльников. Мы сидели за длинным черным лабораторным столом, исцарапанным монтажными ножами и заляпанным ошметками олова. Перед нами качались стрелки на шкалах приборов, и зеленый луч писал на экране осциллоскопа прямоугольники, синусоиды и пилы.
– Подпаяй-ка еще емкостишку,- говорил Сашка, сдвигая в угол рта изжеванный окурок.- Радиотехника тем хороша, что здесь все видно, как в кино. Видал, фронт поехал? Паяй, как учили: больше канифоли, меньше олова.
В любом деле, даже вот в пайке, Мерцаев находил, а может быть, уже знал раньше нечто основополагающее. Помню, на первом курсе, когда мы мучились с чертежами и у каждого в кармане кителя всегда был рейсфедер, чтобы в свободную минуту тренироваться в чертежном шрифте, Сашка, как добрый фокусник, объяснил мне секрет этих букв: «Вся идея в том, что каждая буква вписывается в букву «о», и ты мысленно рисуй «о», а потом убирай лишнее…» И в новых триодах он сразу уловил их больное место - температурную зависимость, и мы осуществили, наверное, один из первых здесь эксперимент в этом направлении, проведя его хоть и варварским способом, но вполне целеустремленно: «Поднеси-ка паяльник к триодику,- командовал капитан.- Усек? Поплыла ча-стотка. Теперь приклеим сопротивление в цепь эмиттера…»
Дело шло у нас так же споро и весело, как в любой мужской работе, и если в дедовском сарае, когда строгали доски и учили и меня держать рубанок, пахло свежей сосновой стружкой, то здесь - горячей сосновой смолой - канифолью. Да и сам сверхчудесный триод был сделан из германия, рассыпанного в общей нашей матери - сырой земле.
Однажды вечером в лабораторию пришел подполковник с лаборантом, работавшим здесь и славившимся на всю академию тем, что может пробовать голыми пальцами напряжение сети. И теперь лаборант попросил у нас папиросу и заодно поинтересовался: «Сеть-то у вас верно включена?»- и продемонстрировал свое умение (большим и указательным пальцами нажал на контакты, будто нащупывая что-то, и сказал удовлетворенно: «Есть двести двадцать»). Мерцаев поднялся из-за приборов и, размахивая папиросой, обсыпая пеплом бриджи и китель, начал было рассказывать о температурной зависимости в кристаллическом триоде, но подполковник отмахнулся: «После, после». Они с лаборантом прошли в соседнюю мастерскую и занялись своей срочной работой: вытачивали оригинальные блесны для ловли щук. Когда в руках подполковника появлялась новая блесна - тяжелая эллипсооб-разная или почти прямоугольная пластинка из красной меди, вялое невыразительное лицо его разглаживалось. «Своя блесна - это своя блесна,- говорил он убежденно,- а фабричная - это фабричная».
Мы с Мерцаевым зашли посмотреть, и я вежливо поинтересовался ходом ловли. Подполковник с превосходством сельского жителя, рассказывающего горожанину об урожае, объяснил: «Километров двадцать за день дашь по берегу, постоишь по грудь в воде несколько часов, покидаешь такую вот бляху, пока руки заломит,- может, и принесешь щурят с полмешка…»-«Пойдем-ка до дому, что ли,- предложил мне Мерцаев.- Может, успеем где-нибудь пивка попить…»
На этом и закончилась наша работа в лаборатории, а вскоре начались экзамены, практика, отпуска…
Удивительно тонкий и глубокий роман В. Рынкевича — об ироничном мастере сумрачной поры России, мастере тихих драм и трагедий человеческой жизни, мастере сцены и нового театра. Это роман о любви земной и возвышенной, о жизни и смерти, о судьбах героев литературных и героев реальных — словом, о великом писателе, имя которому Антон Павлович Чехов.
Новый роман современного писателя-историка Владимира Рынкевича посвящён жизни и деятельности одного из лидеров Белого Движения, генерала от инфантерии А.П. Кутепова (1882-1930).
О одном из самых известных деятелей Белого движения, легендарном «степном волке», генерал-лейтенанте А. Г. Шкуро (1886–1947) рассказывает новый роман современного писателя В. Рынкевича.
Новый роман современного писателя Владимира Рынкевича посвящён одному из самых ярких деятелей Белого Движения, генерал-лейтенанту С. Л. Маркову (1878—1918).
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.