Палец на спуске - [43]

Год назад Ярослав встретил его в коридоре областного радио и поразился происшедшей в нем перемене.

Ярослав вошел с улицы одетый, в пальто и шляпе. Вилем остановил его и внимательно оглядел. Ярослав узнал Вилема только потому, что он теперь поразительно походил на отца. То же атлетическое телосложение, черные волосы и глаза. И даже отцовское выражение глаз! Удивительная перемена!

— Что ты здесь делаешь? Пришел посмотреть на это осиное гнездо? Надеюсь, перед тобой здесь никто не в долгу? — произнес Вилем и рассмеялся отрывчатым зычным смехом, который так не вязался с его благородным обликом.

Ярослав удивленно смотрел на Вилема, не зная, как расценить его слова: это насмешка, слишком замысловатая ирония или просто глупость?

— Ты работаешь здесь? — спросил Ярослав.

— Что-то вроде этого. А ты зачем у нас?

По-видимому, Вилем не знал, что Ярослав вот уже пять лет известен как редактор радио, делающий успехи.

— И кем ты тут работаешь? — продолжал Ярослав.

— Так, дрянь. Надо рвать когти из этого захолустья.

— Что, репортер?

— Да, спортивный. Пока… — Теперь Ярослав вспомнил, что уже слышал о нем. — Я считаю работу здесь только своего рода трамплином. Видишь ли, мне хочется досмотреть на мир, побыть среди людей, побольше узнать, — продолжал свою мысль Вилем, — так что больше недели я вряд ли здесь пробуду.

Откуда вдруг взялась у него эта тяга к знаниям? Из четвертого класса он, мягко говоря, ушел как раз из-за слабо выраженного интереса к этому самому познанию. Ярослав решил задать прямой вопрос.

— А сколько ты знаешь иностранных языков? Ведь для спортивного репортера, который хочет посмотреть на мир, это…

— Когда уеду, тогда и научусь, — перебил Вилем и, сочтя, что он уделил чересчур много времени бывшему товарищу по учебе, заторопился: — Ты извини, мне надо идти. В этой голубятне полно ненужной работы. Если что надо будет, заходи. Комната сто первая.

Вилем, по всей видимости, так никогда и не узнал, что Ярослав трудится в этой же «голубятне» этажом выше, так как через месяц расстался с радио. Во время второго или третьего репортажа (к счастью, ему было поручено краткое вступительное слово) он наговорил такой чепухи, что даже случайные слушатели, не знакомые со спортом, от удивления ахнули. Карьера Вилема на этом закончилась.

И вот теперь Ярослав совершенно неожиданно столкнулся с ним, когда, проводив своего отца к автобусу, спешил на работу. В горле у него пересохло, и он завернул в небольшое, но солидное кафе близ здания радио. Сюда он иногда ходил пообедать. Здесь были хороший стол, доброе крепкое пиво и ко всему этому — обходительный хозяин, который мило улыбался даже в том случае, если посетитель заказывал просто стакан газированной воды. Именно это и заказал Ярослав.

Часы показывали начало десятого; в зале было пусто. Ярослав сел у дверей, рассчитывая сразу уйти. Но, прежде чем принесли воду, вошел Вилем.

— Будь здоров, дружище, я тебя издали увидел. Я здесь на контроле. — С этими словами Вилем уселся рядом с ним. По всему было видно, что ему тяжело не только носить свой собственный вес, но и шевелить языком.

Хозяин принес стакан газированной воды, снисходительно улыбнулся и, кивнув Ярославу, произнес:

— Пан Штембера работает в тресте ресторанов кладовщиком. Ему надо знать, сколько где числится подносов, салфеток… Ответственная работа! — Повернувшись, он быстро скрылся.

Вилем потянулся было за ним тяжелой рукой, но того и след простыл. Тогда Вилем разразился монологом:

— Эта жизнь, дружище, скоро кончится, потому что… — Тут он огляделся, повращал глазами и, нагнувшись к Ярославу, схватил его за плечо: — Потому что мне хочется пожить! Жить, а не существовать! Хочу жить! Разве я не человек? Человек! Имею право на жизнь? Имею! Могу жить? Не могу! Хотел с женой поехать в Югославию. Можно было бы и в Болгарию. Могу я в Югославию? За эти две идиотские тысячи в месяц? Не могу! — Какая-то посторонняя мысль сбила его с толку: он тупо уставился на скатерть в надежде, что вновь ухватит нить разговора, и вскоре продолжал: — Вот пройдет этот проклятый август, и я стану человеком. В сентябре еду в Прагу, дружище. Но не думай, я тебе не скажу, куда. Это тебе не удастся из меня вытянуть! В Прагу не каждому дано попасть. Единственное место в этой дряни, где еще можно пожить… Пан Совачек! Два грога!

Ярослав дал знать появившемуся хозяину, что на его долю выпивки приносить не надо. Тот кивнул и елейным голосом проговорил:

— Мне все равно, пан кладовщик, но у вас с собой автомашина…

Вилем сердито махнул рукой, и хозяин удалился.

— Это называется автомашиной! — показал Вилем на видневшийся за окном старый черный «тудор» с красным верхом.

Ярослав молча встал, заплатил в кассу и вышел. Ему стало еще хуже, чем до прихода в кафе, несмотря на выпитую воду. Он почувствовал еще большую жажду и опустошенность, а от этого и еще большее отвращение к самому себе… «Разве я не человек? Человек! Имею право на жизнь! Могу жить?..» — звучали в ушах слова Вилема. Разве можно, чтобы все это было настолько глупо, примитивно, ничтожно? Ярослав презирал себя, ибо чувствовал, что жизнь идет мимо него, а он бездействует. Хуже того! Он не знает, что нужно делать. А всего хуже то, что он не знает, предпринял бы он что-либо, если бы знал, что делать, или нет.