Палец на спуске - [39]

— Что сказать Вацлаву, когда он вернется?

— Я завтра приду к нему.

Когда захлопнулась дверь, Милена обнаружила у зеркала записку Вацлава. Чувство тревоги еще больше охватило ее, и она позвонила ефрейтору Полачеку.

От него она с изумлением узнала обо всем: о выступлении Якуба по радио, о поездке Вацлава к отцу, о приезде двух майоров. Полачек лишь не мог сказать, где сейчас находится подполковник Вацлав Пешек.

Милена пожалела, что поддалась днем легкомыслию. За каждый миг счастья человеку приходится сурово расплачиваться…

А майор Некуда отказался ночевать в полку, хотя ясно дал понять, что на следующий день намерен продолжать свою работу.

Он уехал в областной центр, чтобы переночевать у знакомого капитана.

А причина была одна — сорокапятиминутный разговор с Прагой. С кем он говорил? Об этом не узнал даже капитан, оставивший его в комнате наедине с телефоном.

Вацлав вернулся домой примерно через час после ухода майора Винаржа. Ефрейтор Полачек испытал угрызения совести, когда Вацлав зашел в канцелярию. Полачек ведь уже сказал сотруднику госбезопасности, а позднее и супруге подполковника, что он якобы ушел. Чтобы как-то загладить вину, ефрейтор предложил отвезти Вацлава домой. (Он забыл, что, хотя Вацлав и пришел рано утром пешком, его «шкода» уже давно стояла возле штаба.) В ту минуту самое приятное для Вацлава было бы пройтись до дому пешком, чтобы немного прийти в себя после такого нелегкого денечка.

Ему удалось по приезде сосредоточиться только на одном вопросе, который он задал жене прямо с порога: что оказал врач?

В конце концов, сейчас лишь этот вопрос имел какое-то значение.

Но как это часто бывает, когда муж задает жене один-единственный вопрос, она сразу же забрасывает его сотней своих. Про врача она ответила коротко, что есть надежды. Сама она уже глубоко прочувствовала все это, к тому же в ее возбужденном состоянии трепетное волнение перед таким счастьем оказалось сильнее, чем она ожидала. А затем Милена засыпала мужа вопросами: про дедушку Якуба, про катастрофу «дельфина», про майора Винаржа, про то, где Вацлав был сейчас, если ушел давно из части, почему ничего не сказал…

— Это… целая… программа!

И это было все, что Вацлав смог ответить, переодеваясь в прихожей. Милена пошла на кухню готовить ужин. Заглянув туда, Вацлав хотел сообщить ей, что завтра заступает дежурить вместо Мартинека, но промолчал. Он сообразил, что сделал ошибку. Ему следовало бы разложить все по полочкам и рассказать по порядку, если уж сама Милена была не в состоянии размотать этот клубок.

Такие же мысли занимали и Милену. К трем словам, произнесенным Вацлавом с расстановкой и вроде без смысла, не требовалось добавлять ни единого звука. Все им стало ясно: они научились понимать друг друга с полуслова.

Милена поступила так, как обычно делала в подобных случаях: предоставила дело времени. Через несколько минут тучи рассеются и дождь прекратится.

А Вацлав вновь (в который уже раз!) разозлился на себя, как это было, когда он сегодня миновал проходную. Разве справедливо взваливать на плечи Милены даже частицу своих чисто служебных забот? Это было бы просто хамство. Но в то же время он понимал, что супруги, которые живут счастливо, иногда бывают несправедливы друг к другу. Стоит задеть другого за живое, и вроде бы станет полегче. У каждого человека бывают моменты, когда он не в духе, и тогда проще всего сорвать злость на самом близком человеке! Но, как говорится, пока кукушка прокукует, все уже будет позади.

Милена принесла ужин, и за столом Вацлав сказал:

— Завтра после обеда заступаю на дежурство вместо Мартинека.

Она улыбнулась. Объяснение произошло раньше, чем она ожидала. Стало легче. Милена по своему опыту знала, что ее ожидает накануне заступления мужа на боевое дежурство. Когда небо безоблачно и светит солнце или луна, когда стоит полный штиль, Вацлав бьет баклуши: разгуливает по квартире и напевает песенки, берется за никому не нужные дела. На улицу не идет, даже в киоск за газетами не идет — ему нужно отдохнуть и сосредоточиться. Одним словом, все идет хорошо. Зато бывает трудно, когда все вокруг утопает в тумане, сильный ветер валит электромачты или тучи окутывают местность до самой земли. Вацлав тоже распевает, смазывает скрипящие двери, перевешивает картины на другое место, а потом ни с того ни с сего скажет что-нибудь обидное.

Милена долго не могла понять этого, найти связь одного с другим. Она стойко переносила такие моменты. Со временем ей стало понятно самочувствие боевых летчиков. Сидишь часами в дежурной теплушке, пьешь кофе, ждешь второй завтрак, прислушиваясь к охрипшему голосу дежурного офицера и выглядывая временами из окна. За сверкающими фюзеляжами дежурных самолетов просматривается взлетная полоса — кусочек ленты, натянутой среди чертополоха и лебеды, пригодный, кажется, только для детских забав. А дальше ничего не видно — ни горизонта, ни вышки. Видимость — около пятидесяти метров. Если чужой самолет приближается к границе, то занимаешь место в самолете, надеясь на благоразумие другой стороны. В противном случае ты просишь разрешения на старт, и у руководителя полетами прольется не один пот, прежде чем он даст в микрофон команду на взлет. Он знает, как и летчик, что в такую погоду взлететь еще с грехом пополам можно, но как сесть? На запасной аэродром? Там и черт ногу сломит. Тогда на третий? Там можно сориентироваться, но в случае какой-нибудь пустяковой неполадки остается одно — катапультироваться.