Палец на спуске - [20]

Ярослав без слов положил трубку.

— Аноним? — спросила Мария.

Ярослав вздохнул. Те времена, когда ругательств позволяли себе только анонимы, уже, очевидно, прошли.

— Координационной комитет. Выдергивали друг у друга трубку, — сказал Ярослав. — Каждый хотел поговорить.

— А чего они, собственно, хотят?

— Я должен им дать понять, что с тем, что говорил Якуб, не имею ничего общего.

— А что будет, если ты этого не сделаешь?

Марии было понятно, что ничего подобного Ярослав сделать не может, но вид мужа говорил о том, что ему сейчас тяжело. Ведь еще не прошло и двух часов после того, как он хотел примирить обе стороны, найти и на той, и на другой недостатки и выделить то общее, что объединяет эти две точки зрения. Он, собственно, не делал ничего такого, что бы могло заслужить такие грубые окрики из координационного комитета. Может быть, это из-за речи в зимнем саду? Интересно, как бы вела себя Мария, если бы была там?

Он пожал плечами:

— Не знаю, что они предпримут, если я этого не сделаю. Я просто не в состоянии представить себе такое.

Из комнаты до них долетел громкий смех. Они переглянулись и пошли к гостям…

Как только Ярослав с Марией вошли, Алоис встал с рюмкой в руке (те несколько минут, пока супруги отсутствовали, он не терял времени даром: бутылка была уже почти пуста), поднял вторую руку и торжественно начал:

— Все, что я теперь скажу, будет моими и только-моими измышлениями. Дело в том, что пан Гавличек не хочет быть… нескромным, правильно я говорю, пан Гавличек? — Он заговорщически засмеялся. — Пан Гавличек совершенно определенно сказал, что это позор. Я имею в виду выступление Якуба. И я, Алоис Машин, спрашиваю: что сделает Ярослав Машин, чтобы не было этого позора? Я, Алоис Машин, говорю, что мой сын Ярослав Машин знает очень хорошо, как надо поступить, чтобы избежать позора, потому что он уже научен жизнью. Как говорится, что пожнешь смолоду… — Он опять довольно рассмеялся, не докончив предложения.

У Ярослава возникло желание закричать: «Отрекаюсь от всех вас! И здесь, и на радио, сегодня и навеки!» Но он молчал. Он чувствовал себя как испуганная кошка, загнанная под диван.

Снова характерный звук ножа, воткнувшегося в доску возле виска…

Он заставил себя улыбнуться, показывая, что считает все это шуткой, потом встал и вышел на кухню. Мария пошла за ним. Он сел на стул между холодильником и столом и засмотрелся на газовую плиту. Мария стояла опершись о кухонный шкаф и глядя на Ярослава.

Неожиданно тишину на кухне нарушил следующий телефонный монолог, долетевший к ним из коридора:

— Это вы, пан учитель? Хорошо, что вы дали мне свой телефонный номер. И очень кстати, что вы дома. Я уже обдумал ваши слова и хочу предложить вам такой план. Что, если бы вы завтра во второй половине дня приехали в Бржезаны? Это совсем недалеко отсюда, меньше часа езды автобусом. А я между тем обежал бы всех тех, о ком вы говорили… Конечно, они обязательно будут, я уже все обдумал. Встретиться можно в пивной…

— С кем это он говорил? — спросила Мария, когда Алоис кончил говорить и со смехом ушел в комнату.

— С паном Беранеком.

— Кто это?

— Бывший учитель. Шесть лет провел в тюрьме. Теперь член районного комитета.

— Как с ним познакомился твой отец?

— Он тоже был в радиостудии…

Пройдет некоторое время, прежде чем новая действительность врежется в сознание Марии.

РАДУЖНОЕ ИНТЕРМЕЦЦО

Якуб сидел за столом у окна, вертя в руках длинный костяной мундштук. Тонкая густая тень падала от мундштука на стену, и, как только она исчезала, Якуб снова поворачивал его так, чтобы тень появилась. По ней Якуб следил за временем. Некоторые люди не знают, что солнце быстро бежит по небосводу, а порой даже скачет. Если внимательно и терпеливо следить за границей света и тени, то можно даже невооруженным глазом заметить плавность этого движения. Стоит только немного засмотреться на противоположный склон, как граница света и тени сделает резкий скачок.

Земляника на противоположном склоне холма уже наливалась соком и тяжелела, наклоняясь к земле. Она словно впадала в сон. Якуб знал, что несколькими шагами выше, напротив ручья у небольшой скалы, он нашел бы первую ежевику — признак того, что осень уже готова постучать в дверь.

Бржезаны при этой летней суматохе остаются такими же, какими были всегда. Только разрытая земля означает, что действительно что-то случилось. Деревня выглядит вполне нормально. Но Якуб умеет хорошо слушать, и ему не надо прикладывать ухо к скале, чтобы узнать, что в глубине земли под камнями стало сухо и что колодцы тоже скоро начнут высыхать.

Только теперь Якуб спрашивает себя, чего, собственно, он добивался своим выступлением, чего он от этого ожидал. И только улыбается. Нет, решительно это не был заранее и основательно продуманный ход игрока на шахматной доске. Нет, ум, конечно, не играл здесь главной роли. Но человеческое сознание — это далеко не один только ум.

Якуб не упрекает себя за, то, что поступил именно так. Но какой это имело результат? Чего он ожидал и что из этого получилось?

Совесть у тебя, Якуб, чиста. Но откуда тогда чувство неуверенности и неудовлетворенности? Откуда взялось это мутное, потрескавшееся зеркало, в котором расплывается щедрая богатая природа и появляется бесплодная почва?