Палачка - [2]

— Ее не приняли в училище, — сказала пани Люция. — Она там показалась то ли чересчур красивой, то ли чересчур умной.

— Тогда зачем ей вообще училище? — спросил Оскар.

— Я хочу, чтобы из нее что-нибудь получилось, чтобы с ней не произошло то же, что со мной.

— Люция… — сказал доктор Тахеци, стоя на пороге ванной.

— Училище, — сказал Оскар. — Черт побери, у кого бы… кто мне это… погоди, ведь есть же какая-то комиссия по этим делам… секундочку, ягодка!

— Ты давно меня так не называл, — сказала пани Люция.

— Что? А, извини, это я не тебе.

— Жаль, — сказала пани Люция.

— Неделю терпит, — спросил Оскар, — пока я не вернусь с гор? Совместили бы приятное с полезным.

— Не вспомнишь хотя бы, что это за комиссия?

— Ага, — сказал Оскар, — уже вспомнил. Городская комиссия по профориентации. Фамилию председателя я забыл, но ты спокойно можешь сослаться на меня, я ему устраивал гараж.

— Пока всего лишь спасибо, — сказала пани Люция. — Теперь беги, а то простынешь.

— Как ты догадалась?.. — спросил Оскар.

— Да вот так, — сказала пани Люция. — Скажи котику, что тебе звонила тетя. Счастливой Пасхи, Оси.

Она бросила трубку. Вместе с трубкой она отбросила и свою лучезарную улыбку.

С порога ванной раздался голос доктора Тахеци:

— Люция, кто это?

— Один человек, — сказала пани Тахеци, — который когда-то хотел на мне жениться. Разреши-ка.

Муж посторонился, пропустил ее в ванную.

— Почему ты позвонила именно ему? — спросил он.

— Потому что, — сказала жена, — не будь я полной идиоткой шестнадцать лет назад, отцом Лизинки был бы ОН!

— Возможно. И даже вполне вероятно, — сухо сказал председатель комиссии по профориентации. — Это, должно быть, тот самый гараж, из-за которого моему предшественнику пришлось в одночасье покинуть свое место.

— Это окончательно убедило пани Тахеци: Лизинка родилась не под счастливой звездой. В первый же вторник после Пасхи ее добило известие, что их примут лишь в четверг, по общему списку. Оскар скрывался в горах, поделиться с мужем она не могла. Поэтому, изобразив крайнее утомление, она слегла в постель. При ее темпераменте это требовало такой силы воли, что в среду она была близка к нервному расстройству. Она осознавала — доктора Тахеци не изменить, он все равно будет вести себя в официальных местах так, словно его поймали с поличным. Любовь к Лизинке подняла ее с постели и вновь привела в четверг в неприветливый коридор к двери, за которой приглушенно слышалось хныканье провалившихся учеников и вопли разгневанных отцов.

Опыт и привычка заставили ее тщательно продумать, как им с Лизинкой повыигрышнее одеться. Готовясь к подобным визитам, не следовало слишком подчеркивать свои достоинства — ведь идешь не столько требовать, сколько просить, особенно если предстоит иметь дело с женщиной. Но на сей раз партнером должен был быть мужчина, даже больше — друг человека, болезненно — она это знала — падкого на женские прелести. Поэтому она поставила на самую сильную карту.

На ней было французское облегающее модельное платье с ярким рисунком, подчеркивающее тонкую талию, высокую грудь и длинную шею. Для Лизинки она выбрала мини-платье без рукавов цвета снега перед восходом солнца.

И теперь с ужасом поняла, что куда уместнее был бы монашеский балахон.

Председателем комиссии оказался человек, за многие годы сросшийся со своей неблагодарной должностью, как средневековый рыцарь — с доспехами. Голова с мощным подбородком, водруженная прямо на могучее тело, производила страшное впечатление. Стало ясно — ее обладатель непробиваем. Белые пальцы выдавали некурящего, старомодный костюм — закоренелого холостяка. И сразу стало все понятно: он совершенно чужд страстей, взяток не берет, а женщин боится.

Рядом сидела секретарша, пожилая костлявая женщина, которая зорко оглядела их, с отвращением отвела глаза и стала чертить крестики в блокноте. По ее виду пани Тахеци могла заключить, что она залечивает здесь свои жизненные раны, наблюдая невзгоды других и заодно умножая их по мере своих сил.

Председатель на них даже не взглянул. Ему слишком примелькались удрученные лица, и он их не различал; когда приходится резать людей без ножа, нельзя позволять себе такую роскошь, как сострадание и участие. Одной фразой разделавшись со своим предшественником, он указал рукой на свободные стулья, раскрыл папку с документами Лизинки и отрицательно покачал головой.

— Театральное училище, все ясно… гимназия, ясно, ясно… — сказал он чуть ли не укоризненно, — нам бы любой ценой аттестат получить, неважно, достойны мы того или нет. Короче, милая пани: из училищ, выдающих диплом, у меня осталось только среднее музыкальное для подростков с дефектами зрения, которых у нее, увы, нет, как я понял из медицинского заключения. Так что расстаньтесь с мыслью о дипломе, милая пани, и благодарите Бога! Если вы ее, — продолжал председатель комиссии, — действительно любите, постарайтесь, пока не поздно, дать ей производственную специальность. С ремеслом никогда не пропадешь. Поступить в театральное, милая пани, много легче, чем поступить в училище, где готовят стюардесс или парикмахеров. Так что забудьте о дипломе и радуйтесь! Зачем такой молодой, здоровой девушке, — продолжал председатель комиссии, не поднимая глаз, — всю жизнь возиться с чужими прическами или летать по воздуху, когда, к примеру, школа садоводов и огородников предлагает ей твердую почву под ногами и свежий воздух круглый год! Ну как?