Палачка - [122]

Когда впереди опять замаячил берег, произошла странная вещь: она поймала себя на том, что, закрывая глаза, представляет себе, будто это наслаждение дарит ей не заурядный, хотя и симпатичный, бабник Оскар, а загадочный и неповторимый Влк, чей первый — и в особенности второй — визит пробудили ее ото сна, словно спящую красавицу. Поэтому спустя два дня, в субботу — она прикуривала одну сигарету за другой, нервничая в ожидании Лизинки после экзаменов у «нинсотов» и про себя мстительно обещая мужу, который безучастно копался в марках, что еще сегодня не менее чем трижды изменит ему с Оскаром, — она чуть не упала в обморок при появлении Влка.

— Вы к Лизинке… Но ведь она… — залепетала пани Тахеци, и кровь бросилась ей в лицо.

— Нет, мадам, — сказал он, снимая шляпу и целуя ей руку, — я специально пришел именно сейчас, чтобы застать только вас.

— Но, к сожалению, муж… — с трудом выдавила она; дыхание у нее перехватило, и грудь заходила ходуном. Вместо всяких платьев ей впервые захотелось быть облаченной лишь в свою пылающую кожу; она вообразила, что может без малейшего риска заманить его в спальню, так как ни секунды не сомневалась: муж даже сейчас не оторвется от своих марок.

— Я имел в виду, — поспешно уточнил Влк, — вас обоих!

Тут же опомнившись, она решила, что мелькнувшая у нее мысль была лишь плодом болезненного воображения; тем не менее именно эта мысль помогла ей понять, что с первого своего визита Влк занял в ее жизни главенствующее место. Словно сквозь сон, она слушала его голос — сидя в угловой комнате, он лаконично и по-деловому излагал им то, что вынужден был скрывать от обоих (он поклонился и ей, и мужу), дабы не повлиять на ход следствия.

22 марта сего года, в субботу, невзирая на четкий приказ отменить запланированную экскурсию из-за болезни директора училища, бывший доцент Шимса обманным образом завез их дочь на свою дачу, совершив тем самым уголовное преступление, а именно — похищение. Там он, напоив ее, пытался склонить к сожительству, что не удалось благодаря энергичному сопротивлению девушки. Тем не менее здесь налицо признаки еще одного уголовного преступления — попытки изнасилования. Стремясь морально сломить Лизинку, он на ее глазах казнил невиновного; лишь своевременное вмешательство компетентных органов помешало ему осуществить свои гнусные намерения.

Их замечательная дочь, продолжал Влк, просила не привлекать к следствию родителей. Ныне, по прошествии трех месяцев (как видите, она пережила весь ужас случившегося без последствий), именно он, после них самый близкий для нее человек, взялся проинформировать родителей Лизинки и одновременно выслушать их мнение. Развратник, пытаясь ускользнуть от правосудия, инсценировал автокатастрофу и был официально признан утонувшим. Теперь, когда он изобличен и судебное преследование со стороны государства к нему неприменимо, виновного решено передать на суд родителей и училища. Когда Влк закончил, в комнате повисла тишина.

Доктор Тахеци, в английском костюме с отцовского плеча — он надел его к вечернему чаю — еще несколько мгновений напряженно всматривался в лицо Влка; так поклонник вальса, купивший по случаю билет на симфонический концерт, надеется, что вот-вот раздастся это чарующее "трам-пампам, трам-пампам" и в мире вновь воцарится гармония. Но лицо Влка по-прежнему оставалось серьезным. Тогда он перевел взгляд на жену — ему вдруг захотелось, чтобы она начала кричать, хлопать дверьми и вообще закатила бы один из своих искрометных скандалов, которые он в принципе отвергал, но не мог не признать, что она всегда, даже в самых трудных ситуациях, оборачивала их на пользу Лизинке. Однако сейчас и она сидела притихшая, глядя куда-то мимо пана профессора.

Дело в том, что как только до нее дошло, что с Лизинкой ничего страшного не случилось, она, хотя и продолжала изображать внимание, направила свои мысли в иное русло: теперь она старалась сделать так, чтобы Влк понял призыв, который она посылала ему глазами, но у нее, как на грех, ничего не получалось, а профессор непонятно почему напряженно ждал реакции мужа.

Доктор Тахеци встал и, не говоря ни слова, вышел в прихожую. Он оперся одной рукой о стену и какое-то время разглядывал картину с зимним пейзажем. Видимо, он случайно перевернул ее, потому что вдруг заметил: дети въезжают на санках вверх на горку. Он аккуратно поправил картину и устремился в ванную. Там снял пиджак, повесил его на свободную вешалку и застегнул на все пуговицы. Стащил через голову рубашку и, как всегда перед сном, положил на столик перед зеркалом. Намочив зубную щетку, выдавил из тюбика последнюю порцию пасты. Могли бы показать на ночь что-нибудь повеселее, подумал он. Когда рот приятно заполнился пеной, он почувствовал угрызения совести: а чем будут чистить зубы Люция и Лизинка? В этот момент он очнулся и вспомнил, что сейчас всего три часа дня и страсти, которые он старается отогнать прочь, ему не по телевизору показывали — все это испытало на себе его дитя. Вновь появившись на пороге комнаты, голый по пояс, с пеной на губах, как у бешеного, он впервые заговорил, как нормальный человек.