Палачи и жертвы - [37]

Шифротелеграммой от 10 января 1939 года, цитированной выше, пытки и истязания подследственных Сталин санкционировал от имени ЦК ВКП(б), а никакая партия и ее высший орган не правомочны подменять законодателя. Работник органов правопорядка любого ранга, независимо от собственных убеждений и партийной принадлежности, обязан руководствоваться исключительно законом и несет индивидуальную ответственность за его нарушение. Это принципиальное положение содержалось в законодательстве того периода, подтверждено ныне действующим и остается актуальным.

Таким образом, я как заместитель Генерального прокурора СССР счел своим долгом подготовить надзорный протест в Верховный суд СССР и поставить вопрос об отмене приговора от

19 декабря 1954 года и переквалификации действий Абакумова, Леонова, Лихачева, Комарова и Бровермана на статью 193 – 17 п. «б» УК РСФСР (в редакции 1926 года). Уголовное дело в отношении Ивана Александровича Чернова должно быть прекращено в связи с отсутствием в его действиях состава преступления.

Это позиция прокурора, а окончательное решение за высшей судебной инстанцией страны.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Документальную повесть «Генерал–полковник Абакумов» под заголовком «Голгофа» впервые опубликовали весной 1991 года, когда Верховный суд СССР еще не вынес определения по делу Абакумова. Но, подчеркиваю, к этому времени между руководством высшей судебной инстанции и Прокуратурой СССР была достигнута принципиальная договоренность об удовлетворении надзорного протеста, чему я явился невольным свидетелем. Все вроде бы сводилось к процедурным формальностям, однако жизнь показала, что это далеко не так.

Как же развернулись события вокруг дела Абакумова на протяжении последующих лет?

Для начала надзорный протест, подготовленный А. Катусевым и подписанный Генеральным прокурором СССР Н. Трубиным, возвратили с Поварской улицы обратно на Пушкинскую по основаниям, скажем так, сугубо технологического характера: коль скоро Чернов подлежит полной реабилитации, тогда как Абакумов и другие осужденные — только переквалификации ими содеянного, надо, мол, представить на рассмотрение не один общий, а два раздельных документа.

Сказано — сделано: из ранее составленного протеста изъяли все, так или иначе связанное с Черновым, и дополнительно подготовили прокурорское заключение по вновь открывшимся обстоятельствам в деле Чернова.

О чем же шла речь в этом заключении? Во- первых, все признательные показания Чернова на предварительном следствии, как явствовало из текста, были получены в результате применения к нему мер физического воздействия, что нашло подтверждение в протоколах допросов бывших работников Следственной части по особо важным делам МГБ и МВД, а также в показаниях бывшего начальника Внутренней тюрьмы Миронова и бывших начальников Лефортовской тюрьмы Дуринова и Захарова. Во–вторых, Чернов, исполняя должность начальника секретариата МГБ СССР, в допросах арестованных не участвовал и процессуальным лицом правоохранительных органов не являлся, а потому не может. нести уголовную ответственность за фальсификацию протоколов следственных действий. И наконец, в-третьих, направляя жалобы и заявления арестованных не тем, кому они были адресованы, а в Следственную часть МГБ, Чернов выполнял указания своего непосредственного начальника — министра Абакумова, и эти его действия не противоречили требованиям главы 18 УПК РСФСР (в редакции 1926 г.). Поскольку других обвинений ему не предъявлялось и доказательств его виновности не установлено, уголовное дело в отношении И. А. Чернова подлежит прекращению за отсутствием состава преступления.

А теперь зададимся правомерным вопросом: где же здесь открытие чего–то нового, хоть какая- нибудь малюсенькая деталь, ранее неведомая суду и следствию?

Ведь бывшие следователи и бывшие начальники тюрем МГБ допрашивались в 1953–1954 годах в связи с делом Берии и его ближайшего окружения, а также по обстоятельствам незаконного привлечения к уголовной ответственности евреев–врачей и так называемых мингрельских националистов. Иными словами, абсолютно все, что они творили с арестованными, в том числе и с Черновым, было доподлинно известно государственному обвинителю Руденко задолго до Ленинградского процесса по делу Абакумова. Что же касается остальных обвинений, в свое время предъявленных Чернову, то и тогда, в 1954 году, они, оказывается, не стоили и выеденного яйца, не основывались на законе. Отсюда невольно напрашивается вопрос — а есть ли разница между Руденко и Вышинским?

Короче говоря, оба упомянутых выше документа 2 августа 1991 года снова попали в Верховный суд СССР и должны были рассматриваться на очередном пленуме, в третьей декаде того же месяца. Но 19 августа, как мы помним, грянул путч, из–за чего пленум отложили. А когда его проводили в последний раз перед распадом Советского Союза, дело Абакумова тихо–тихо сняли с повестки дня. Почему? Точной мотивировки я не знаю, однако догадываюсь, что высокие судьи, выражаясь словами классика, убоялись «княгини Марьи Алексевны». Дельце–то, сами понимаете, пресловутое, одиозное, какой же резон под занавес клеить на себя сомнительного свойства ярлык?