Палачи и жертвы - [24]

В деле Берии и его сподвижников содержится множество данных о людях и нравах того времени, однако они не имеют прямого касательства к Абакумову. Но раз уж я взял на себя обязанности комментатора и разделяю мнение, что многое познается в сравнении, то приведу еще одну любопытную подробность. Все подсудимые по делу Берии были приговорены к высшей мере наказания с конфискацией имущества. Как только началось исполнение приговора в части конфискации, вдовы осужденных возбудили ходатайства о разделе совместно нажитого имущества и, главным образом, вкладов в сберегательных кассах, жалуясь на то, что остались голыми и босыми, ибо вся обстановка в их квартирах и на дачах принадлежала МВД СССР. Особой настойчивостью отличалась Евлалия Федоровна, вдова генерал–полковника Гоглидзе: если остальные вдовы, получив повторный отказ, прекратили переписку, то она несколько лет подряд писала на имя Руденко, Маленкова, а затем и Хрущева. Чего только не было в ее письмах — и сетования на старческую немощь, и слезные призывы к милосердию, и ссылки на объективные причины: вклад Евлалии Федоровны на сумму 160 тысяч рублей, по ее заверениям, отчасти состоял из денежных средств домашней прислуги, чья заработная плата в течение шестнадцати лет подряд вносилась на сберкнижку нанимательницы.

Тридцать лет спустя из сообщения прокуратуры Московской области стало известно, что в ночь на 29 октября 1984 года в поселке Малаховка в результате разбойного нападения были убиты и ограблены гражданки Гоглидзе Е. Ф. и ее дочь Гоглидзе Г. С. Преступление совершил некто Крекшин, бывалый квартирный вор с дипломом Историко–архивного института, ранее избегавший «мокрых» дел и решившийся на убийство только потому, что наводчик — любовник домработницы семьи Гоглидзе — «смутил» его описанием несметных сокровищ. Действительно, похищенные Крекшиным из дома Гоглидзе ювелирные изделия, по заключению экспертов–гемологов, оценивались в несколько десятков тысяч рублей и относились к произведениям декоративно–прикладного искусства музейного значения.

При расследовании этого преступления было установлено, что ценности расстрелянного генерал–полковника Гоглидзе хранились у родственников, которые долго не хотели возвращать их вдове, вынужденной прибегнуть к семейному варианту третейского суда. Когда же Евлалия Федоровна добилась своего, это позволило ей купить зимний дом, безбедно прожить там четверть века с дочерью и прислугой.

Сведений о происхождении богатств Гоглидзе в материалах дела Берии и других, естественно, нет, этот вопрос в ту пору не возникал, но если бы он возник своевременно, то в распоряжении следствия было заслуживавшее внимания свидетельство заместителя министра внутренних дел Грузии Каранадзе:

«…в Тбилиси… лучшие вещи арестованных в 1937 г. крупных людей забирались всегда Кобуловым, женами Гоглидзе Сергея и Беришвили Константина, которые даже дрались из–за них между собой…»

Для тех, кто не знает, добавлю, что в самый разгар массовых репрессий тридцатых годов Сергей Арсеньевич Гоглидзе занимал пост народного комиссара внутренних дел Грузинской ССР.

Так что рядом с нажившимися на чужом горе бериевцами, Абакумов с его чемоданом подтяжек, со всеми ботинками, сорочками и запонками не выглядит богачом. А сравнивать его с олигархами эпохи застоя и вовсе нелепо — до генерала армии Щелокова ему так же далеко, как простому советскому служащему из тамбовской глубинки до короля Саудовской Аравии.

Часть IV ВО ВНУТРЕННЕЙ ТЮРЬМЕ

КАНИТЕЛЬ

Четвертый по счету виток следствия начался в июле 1953 года. Но то, что происходило в течение последующих шестнадцати месяцев, следствием не назовешь. Люди, которым доверили эту работу, скорее выступали в ролях редакторов или, вернее, селекционеров, отбиравших из материалов своих предшественников все, что, по их мнению, годилось в дело, и занимавшихся, в основном, переакцентовкой ранее предъявленных обвинений.

Из «достижений» Рюмина они позаимствовали дело «СДР», сохранив его первозданный облик, а в эпизодах, связанных с Этингером и Юдиным, развернули баланс ровно на 180° — теперь Абакумов и его подчиненные обвинялись не в «смазывании» терроризма, а, напротив, «в жестоком обращении с ни в чем не повинными учеными». Точно так же поступили с так называемым «ленинградским делом» — если Рюмин вменял в вину Абакумову то, что тот нарочно не выявлял шпионаж и настоял на расстреле подсудимых, чтобы «выйти сухим из воды», то теперь Абакумов выступал как инициатор крупнейшей политической провокации, ставившей своей целью опорочить честные партийные кадры и тем самым подорвать мощь нашего государства. В доказательство был задействован взрывчатой силы факт — оказывается, в Ленинград на процесс Вознесенского, Кузнецова и других была направлена многочисленная группа ответственных сотрудников Следственной части по особо важным делам во главе с первым заместителем министра госбезопасности Огольцовым и заместителем министра Селивановским, которым вменили в обязанность контролировать поведение подсудимых и состава суда, чей приговор был написан под диктовку полковника Шварцмана.