Палачи и жертвы - [21]

У Влодзимирского и Хвата рюминские пароксизмы не вызывали ничего, кроме брезгливых усмешек. На дело Абакумова они смотрели так же, как их шеф в пенсне, о чем подробно рассказал на предварительном следствии по делу Берии полковник Коняхин, бывший заместитель начальника Следчасти по особо важным делам МГБ. Привожу выдержку из протокола его допроса 7 сентября 1953 года:

«11–12 марта 1953 года я был на докладе у министра и, когда дошла очередь до дела Абакумова, Берия, не расспрашивая о виновности Абакумова, иронически произнес: «Ну, что еще нашли у Абакумова, кроме его квартиры и барахольства?» Я ответил, что подтверждены факты обмана ЦК ВКП(б) и, помимо этого, Абакумов ничего не сделал по заявлению врача Тимашук в выяснении обстоятельств смерти товарища Жданова. Берия сразу же напустился на меня: «Как Абакумов ничего не сделал по заявлению Тимашук? А вы знаете, что Абакумов передал это заявление Сталину? Почему вы меня обманываете? Неужели вас учили в ЦК (т. е. на прежней работе) обманывать руководство?»

Я промолчал и, в частности, не сказал Берии о замечании товарища Сталина, которое им было сделано в моем присутствии 20 февраля 1953 года, а именно: „Это Берия нам подсунул Абакумова… Не люблю я Берию, он не умеет подбирать кадры, старается повсюду ставить своих людей…“» Несколько дней спустя Рюмин был арестован и отдан в руки Влодзимирского и Хвата, а ложно обвиненных им медиков и чекистов выпустили на свободу. Отведав тюремной баланды, а вслед за нею и карцера, Рюмин признался, что фальсифицировал дело Абакумова, который не был ни заговорщиком, ни соучастником какого–либо состоявшегося или намечавшегося теракта. Казалось бы, теперь надо было с извинениями освобождать Абакумова из–под стражи — такой слух мгновенно распространился по коридорам Лубянки. Однако это не входило в планы Берии и его ближайшего окружения: чтобы упрочить свою репутацию пламенных борцов за правое дело, они затеяли кампанию по разоблачению бывшего руководства МГБ, санкционировавшего грубые нарушения социалистической законности в следственном аппарате, для чего Абакумову с Рюминым отводились роли козлов отпущения. Поэтому запрет на допросы Абакумова означал лишь скоротечный тайм–аут, необходимый для смены состава игроков в команде следствия и для вводного инструктажа.

Пока Рюмин и действовавшие по его указке заплечных дел мастера подвергались интенсивным допросам, благодаря чему получили документальное отражение факты применения пыток, мозговой трест в лице генерал–полковника Кобулова и генерал–лейтенанта Влодзимирского колдовал над вопросником, которым надлежало руководствоваться их подчиненным при работе с Абакумовым. Перебрав огромную кучу навоза, собранного Рюминым за год — по–иному они его материалы и не называли — Кобулов и Влодзимирский нашли там два «жемчужных зерна» — дело Жемчужиной и дело «авиаторов». Первое давало возможность столкнуть лбами Абакумова с Молотовым, а второе — с Маленковым, после смерти Сталина ставшим во главе государства.

Новый, третий по счету виток следствия начался с того, что Абакумову порекомендовали чистосердечно признаться в злонамеренной фабрикации материалов по обвинению Шахурина, Новикова, Шиманова и других в государственной измене. В ответ Абакумов заявил, что абсолютно не причастен к возникновению дела «авиаторов» — те были арестованы по прямому указанию Сталина без предварительных предложений со стороны ГУКР «Смерш» или НКГБ СССР. А когда ему сказали: «Не водите нас за нос, вы затеяли все это исключительно с целью подкопаться под Георгия Максимилиановича Маленкова!» — Абакумов перестал давать показания и не подписывал протоколы допросов.

Бериевцы прекрасно понимали, что для эффектного обвинения Абакумова двух эпизодов маловато, нужно отыскать что–то еще, причем существенное. Им требовались факты, уличавшие Абакумова в вопиющем произволе и беззаконии не по команде Сталина, а по собственной инициативе. Для этой цели больше всего подходила жертва средней величины, не слишком заметная, но в то же самое время достаточно известная и, главное, бесспорная.

Подручные Влодзимирского перешерстили архивы МГБ и через месяца два доложили о выполнении задания. Так в материалах дела Абакумова нашла свое место история смертных мук вице–адмирала Гончарова.

КЛАССОВЫЙ ВРАГ

Его звали Леонидом Георгиевичем, он был русским, родился в 1885 году в Кронштадте и происходил из дворянской семьи, члены которой из поколения в поколение несли воинскую службу во славу Отечества. В 1917 году Гончаров имел звание капитана 1 ранга Российского Флота и, как это ни грустно констатировать, по совокупности анкетно–биографических данных был заведомо обречен на уничтожение. Вопрос был лишь в том, когда подойдет его черед.

Впервые Гончаров был арестован в 1920 году органами Петроградской ЧК за контрреволюционную деятельностью, однако, как записано в его формуляре, «преступление не было доказано».

В 1930 году Гончаров вновь арестован. На сей раз его обвинили во «вредительстве в области вооружения кораблей» и осудили к 10 годам лагерей, но, цитирую документ, «по ходатайству бывшего начальника военно–морских сил, врага народа Орлова, Гончаров был освобожден от наказания как выдающийся специалист в области создания минно–торпедного оружия».