Палач, сын палача - [65]

При виде Миллера незнакомец направился к нему на встречу. Миллер смело шагнул в сторону незнакомца, когда тот вдруг снял свою лезущую на глаза шапочку и поклонился ему. Перед Петером Миллером стоял его старый знакомый палач из Оффенбурга Филипп Баур.

Не в силах что-либо сказать, Миллер жестом предложил бывшему сослуживцу подняться в его комнаты. Клауса в это время дома не было, и это немного обрадовало Петера, понимающего, что от Баура можно ожидать всего.

Пройдя в дом, Филипп огляделся и, поставив сундук на ближайший стул, медленно извлек из кошеля ключ, и, открыв замок, начал выгружать из сундука различные предметы.

Миллер подошел ближе. Не глядя на него, Филипп вынул футляр и извлек от туда богато украшенный серебром и золотом пистолет. Затем на стол лег нож с широким лезвием, кинжал, пузырек с сомнительной жидкостью, который Баур старался не трясти и вообще относился к нему с повышенной осторожностью и вежливостью, и веревка, на которой Филипп тут же с проворством заправского фокусника создал петлю.

– Вот, – произнес он, оглядывая свои дары. – Я искал тебя, чтобы признаться, наконец, что это именно я послал донос на твою жену, – он поглядел на Миллера, обходя стол таким образом, чтобы оказаться напротив него. – Я написал донос по наущению судьи Тенглера, но писал его сам, находясь в здравом уме и твердой памяти. Так что вот – казни, как считаешь нужным. И получи от этого удовлетворение. Я не стану тебе мешать.

В растерянности Миллер взял со стола пистолет, и Филипп тот час оперся руками на стол, подставляя лоб к черному дулу.

– Последняя просьба несчастного перед смертью, – на лысине Филиппа появилась испарина, но в остальном он держался более чем достойно. – Я пришел просить тебя еще раз спасти мою Эльзу, – он глянул на Миллера из-под дула, и тут же снова опустил глаза. – Да, ты пытался спасти мою жену и вытащил дочь. Хотя я и полный негодяй и предатель, но моя девочка, ты же знаешь, что она совершенно невиновна и…

– Где твоя дочь, и чем я могу ей помочь? – Миллер швырнул на стол пистолет, усевшись напротив Филиппа и предлагая тому последовать его примеру.

– Эльза в тюрьме, которую ты сейчас инспектируешь, – запыхтел Баур, расстегивая застежки на безрукавке.

– Я не видел в списках Эльзы Баур… – Миллер задумался.

– И не мог видеть, твои друзья помогли Густаву Офелеру жениться на ней. Теперь у них другие имена. Она сейчас Эльза фон Розен. И ее ждет костер.

– Не видел там и такую, но завтра же непременно все проверю и просмотрю все протоколы суда, – пообещал Миллер. На самом деле он и не должен был просматривать списки всех арестованных, так как был вызван по конкретному делу и, следовательно, работал с документами, идущими по факту изнасилования в тюрьме дьяволом.

– В общем, меня можешь кончать, как душе угодно, но дочь мою, мою Эльзу, умоляю, спаси…

Филипп поспешно поднял со стола пистолет и, повернув его вперед рукояткой, предложил Петеру.

– Все равно мне не жить с таким камнем на сердце. Судебные исполнители Бэка и Мегерер обещались меня подкараулить как-нибудь на улице и выпустить кишки. Но их я не боюсь. Другое дело, каждую ночь снится, будто ты мстишь за свою Грету. Царствие ей небесное! Каждую ночь с того самого дня, как ты вернулся в Оффенбург и сказал, что она заболела и умерла, – он размашисто вытер несуществующую слезу. – Так что лучше уж прямо сейчас пристрели меня как собаку, чем ждать, когда ты до всего докопаешься и соберешься мне отомстить, – он бережно вложил пистолет в руку Петеру.

– Не буду я в тебя стрелять, – Миллер опустил пистолет, но Филипп тут же поднял его руку, уперев дуло себе в грудь.

– Говорю же, не смогу я жить, зная, что ты можешь меня выследить. Из Оффенбурга бежал. Всего лишился. Если даешь жить, тогда уж и даруй прощение. А то – какая жизнь?..

– Хорошо, Филипп Баур, я прощаю тебя за донос на мою жену, – Миллер был уже не рад, что связался с бывшим вторым палачом Оффенбурга. Ибо, что ж тут ходить вокруг да около, никто, как Филипп Баур в Оффенбурге, не умел вытягивать из человека нужные ему признания.

– Вот спасибо, но, – Филипп продолжал прижимать дуло к своей груди. – в общем, такое дело. Если начал каяться, то нужно уже по полной. В общем, помнишь, ты тогда в Ортенау ездил разузнать о водной пробе и потом нас премудростям обучал?

Петер кивнул, не понимая к чему это.

– Так вот, – виновато улыбнулся Филипп, – я тогда же нашел способ, как обходить эту твою пробу. Помнишь, на талию ведьме крепят веревку, за которую палач вытаскивает ее, коли пошла ко дну. Так вот, я придумал так, если веревку не отпускать полностью, а наоборот, придерживать конец рукой, то никуда она не опустится, как миленькая будет плавать на поверхности, а значит, можно потом с чистой совестью ее сжечь.

Не выдержав, Петер ударил Филиппа по щеке, да так сильно, что мощный Баур едва устоял на ногах.

– Ну и силен же ты, а так не скажешь, в чем душа-то держится не понятно. А тут с одного удара и сразу два зуба! – он почти с удовлетворением отер окровавленный рот рукавом, сплюнув на ладонь выбитые зубы. – Сразу видно профессионала! Ну, так как – простишь меня за осквернение водяной пробы или все-таки передумаешь и пристрелишь?