Палач - [7]

— М-да… Все, как я и ожидал. В крови до этой матери наркоты. Накачали ее примерно десять часов назад, сволочи. Алкоголя — совсем незначительное количество. Я сделаю потом для тебя ксерокопию этого анализа. — Посмотрел на меня. — Ну, что будешь делать?

Думал я недолго:

— Как ты сказал. Я сам все ей объясню. И отвезу твою бумагу. Правильно. Прости за трюизм, но нельзя это всю эту мерзость оставить просто так…без последствий… Спасибо тебе.

— Да ладно, — махнул он рукой. — Ты не волнуйся. По моей части с ней в принципе все в порядке. По крайней мере я надеюсь, что в порядке, я ведь гинеколог все-таки. Но еще какому-нибудь специалисту ты ее покажи немедленно. На всякий случай. Я могу договориться у нас. Но главное сейчас — ее психика. Тут ничего не предскажешь. Может, Женьке позвонить?

— Да, наверное не помешает с ней проконсультироваться. Я сам позвоню, — сказал я.

— А, вот что еще, — сказал Виталий. — Все вещи, которые сейчас на ней, нужно сохранить. Не стирая. Особенно — белье. Ну, ты понимаешь, для…

Он не договорил, но я его отлично понял:

— Хорошо.

— И еще…

— Ну?

— Я бы не хотел тебя, Сережа, заранее пугать…

Он замолчал.

— Ну? Сказал "а", говори уж и "б", — пробурчал я недовольно.

— В общем, я велел, чтобы ее кровь отдали на Вассермана и иммунодефицит.

— Что?! — похолодел я. — Что ты несешь!

— Прекрати истерить! — гаркнул он во весь голос. — Тоже мне, смолянка задроченная! Смотри, в обморок не рухни, у меня здесь нашатыря нет. Все это так, — на всякий пожарный случай, перестраховаться. В том числе и мазок, но это вообще уже мелочи. Все абсолютно анонимно. Как только будут готовы результаты, я тебе сам позвоню. И держи себя в руках, ей — ни слова. Понял?

— Как уж тут не понять, — буркнул я.

Мы вернулись обратно.

Она уже ничего практически не понимала. И подпись на листке бумаги с заявлением поставила автоматически, не сопротивляясь. Я помог надеть Ольге плащ, попрощался с Виталием, который проводил нас до самого выхода и мы с Ольгой вышли в промозглую питерскую осень.

Я снова усадил ее на переднее сиденье. Поворачивая ключ в замке зажигания, я покосился на нее. Лицо ее разгладилось и помягчело. Транквилизатор уже действовал на полную катушку: все же я вкатил ей лошадиную дозу.

* * *

В ее квартире все было по-прежнему — как и год назад, когда я в последний раз здесь был.

Я стаскивал с себя в прихожей плащ и смотрел через открытую дверь на ее кабинет, он же по совместительству и гостиная.

Все также и на том же месте незыблемо покоился на слоновьих ногах огромный старинный письменный стол с настольной лампой на изящном стебельке, с аккуратными стопками бумаг, книг и словарей. Там же — компьютер с принтером и автоответчик с радиотелефоном. Еще прибавились факс и рядом, на тумбочке, небольшой ксерокс. На текинском ковре у окна — ее любимое кресло-качалка, покрытое пледом. Шведский кожаный диван с мягкими подушками, возле него у журнального столика второе кресло, тоже современное, глубокое. Напротив — японский телевизор и видеомагнитофон. Стены, сплошь завешанные ее авторскими фотоснимками и дипломами в рамках; книжные шкафы, заставленные вперемешку книгами на английском и русском и невероятным количеством игрушечных кошек: тряпичные, фарфоровые, металлические, деревянные — всех размеров и расцветок. Твой Кошкин дом, — так говаривал я ей когда-то. И десятилитровый аквариум на столике у стены. Правда, теперь рыбок в нем не было — только водоросли, неподвижно зависшие в подсвеченной воде.

Это был ее дом, и на все, что в нем было, она заработала самостоятельно, уж кому это знать, как не мне — дикой работой по шестнадцать часов в сутки, сидя в этой комнате за компьютером и сочиняя очередную статью либо репортаж, или ковыряясь в кладовке, переделанной под миниатюрную фотолабораторию. А главное, что нам, нет — только мне все время мешало — проводя время в бесконечных командировках по странам с легкими или трудно выговариваемыми названиями.

Портьеры были почти наглухо задернуты, в полумраке комнаты чуть пахло ее духами и в ней царили чистота и порядок.

Это всегда было ее пунктиком — держать квартиру, да и дела в идеальном порядке. Чем никогда не мог похвастаться я, хотя должно было быть скорее наоборот — учитывая моих остзейских предков. Но увы — видимо, мои родители в спешке моего зачатия случайно забыли передать мне ген хваленой немецкой der Ordnungssinn.

Кстати, судя по всему, это не единственный мой недостаток, иначе я бы не жил на другом конце города.

Я повесил плащ на вешалку и толкнул дверь в спальню. Ольга сидела на неразобранной постели в той же позе, что я усадил ее пару минут тому назад. Она с трудом подняла голову, сфокусировала зрение и наконец увидела меня.

— Ты можешь ехать. Спасибо, — выговорила она с трудом, язык у нее уже вовсю заплетался.

— Раздевайся, — сказал я.

— Это еще почему?

— Снимай все. Донага.

— Зачем?..

— Раздевайся, Оля, — я старался, чтобы мой голос звучал мягко и убедительно. — Так надо.

Помедлив, она попыталась стянуть с себя платье. У нее ничего не получилось, руки ее не слушались. Я наклонился к ней, взялся за рукава платья. Она сделала слабую попытку вырваться.