Падший ангел - [72]

Естественно, это не означало, что мы предавались любовным утехам дни и ночи напролет, хотя бы потому, что Дэвиду все же приходилось выполнять кое-какие служебные обязанности. Впрочем, он устроил свои дела так, что мог отлучаться в понедельник и среду вечером, а затем в пятницу днем, с тем чтобы проводить у меня конец недели до утра понедельника. Для нас этого было катастрофически мало, но большего мы себе позволить не могли.

Когда опьянение первых дней схлынуло, уступив место более глубокому и нежному чувству, мы с удивлением обнаружили, что вокруг нас существует реальный мир. И пусть нам не хотелось жить в этом мире, ведь в нашем собственном было намного уютнее, мы решили познакомиться с ним поближе.

Мы обошли весь Рэй – странный городок, от которого отступило море, оставив о себе лишь воспоминания и свой необычный соленый дух. От бывшей пристани мы поднялись по улочке, вымощенной булыжником, чтобы взглянуть на постоялый двор «Русалка». По преданию, в поисках своего неверного возлюбленного – моряка она выбросилась на берег из морских вод и умерла на пороге бревенчатой харчевни, распевая погребальную песнь, которую иногда поет само неукротимое море. Говорили, что пение ее до сих пор можно слышать грозовыми ночами – русалка по-прежнему выходит из волн, а потому местные жители старались в такие ночи не появляться на этой улице. Я сочувствовала маленькой русалочке, хотя и не могла при всем желании представить, что такое – иметь неверного любовника.

Рэй был полон привидений. Была там обезглавленная женщина, которая якобы имела обыкновение прогуливаться по Петушиной улице вблизи старинного аббатства, а вокруг гостиницы Георга на Высокой сражались друг с другом два призрака-дуэлянта, но мы с Дэвидом ни разу не видели их, потому что почти все время смотрели друг на друга. Единственной городской достопримечательностью, которой мы избегали, была Ипрская башня, в которой содержали французских военнопленных. С этой башни в сторону моря смотрели пушки небольшой батареи, а нам не нужны были никакие напоминания о том, что мы всеми силами старались забыть.

Одним прекрасным субботним утром мы взобрались на колокольню церкви святой Девы Марии, откуда открывался великолепный вид. Церковь возвышалась на самом краю утеса, с которого можно было видеть весь город, теснившийся у подножия скалы, и серебро реки, что змеилась по равнине, норовя слиться с более широкой серебряной лентой Пролива, простиравшейся до самого горизонта. Был жаркий ясный день, настолько жаркий, что Дэвид не набросил ничего поверх рубахи, а я надела кисейное платье, самое легкое из всех, что были в моем гардеробе. Мы стояли бок о бок, облокотившись на парапет и устремив взоры в морскую даль.

Внезапно Дэвид предложил:

– Давай убежим отсюда, Элизабет. Поедем в Америку, начнем все заново. Мне говорили, что землю там дают любому, кто пожелает. Это страна, где мужчина может добиться своего, если у него достанет решимости. В Ирландию все еще заходят американские корабли, а мы бы могли добраться туда из Бристоля пакетботом и были бы уже в пути, прежде чем кто-то хватился бы нас. И началась бы новая жизнь, полная счастья для нас обоих.

В голосе его звучали порыв, горячность и в то же время печаль. В тот день на башне он был словно одержим. Меня же мучили сомнения, которые я не в силах была скрыть от него.

– И ты смог бы бросить все просто так? – спросила я, щелкнув пальцами. – Карьеру, семью – все, что тебе до сих пор удалось создать?

Дэвид закрыл лицо руками, словно желая отогнать видения, вызванные моими словами. Плечи его поникли.

– Я готов на все, абсолютно на все, лишь бы ты была со мной, Элизабет. – От волнения у него перехватило горло. – До встречи с тобой мне часто казалось, что во мне чего-то не хватает, у меня появлялось чувство какого-то несовершенства или неисправимого изъяна, мешающего мне раскрыться до конца, почувствовать уверенность в собственных силах. Но теперь я понял, что дело было не во мне самом – просто мне нужна была ты. С тобою я совершенен, я чувствую себя единым целым, которое никто и ничто не в силах разрушить. Я не могу, не должен потерять тебя, иначе буду навеки потерян для самого себя.

Однако наваждение все не отпускало меня. Я хотела быть с Дэвидом, желала бы сделать все так, как он говорит, и все же не могла отделаться от груза тяжких воспоминаний жизни, которую до сих пор вела. Я мечтала быть с ним вместе до самой смерти, но хотела, чтобы он был свободен, чтобы руки его были развязаны, твердо зная при том, что это вне моих возможностей. Отправься мы хоть за сто морей, путы, которыми он связан здесь, все равно останутся. А поскольку он добрый и порядочный человек, эти путы рано или поздно увлекут его от меня, разорвав то, что ныне соединяет нас. Я не верила, что наши души сплелись настолько, что выдержат подобное испытание. И я боялась – боялась того, что станется с ним и со мной.

Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что заблуждалась. Наверное, в тот день я собственными руками разрушила свое счастье. Счастье, каким видел его он, счастье, которым мы могли бы наслаждаться по сей день. Не найдя в себе сил, чтобы собственной любовью победить возможные тяготы новой жизни, я навлекла на нас обоих страдания куда более страшные. Что ж, я всегда дорого платила за свои ошибки.