Падший ангел - [116]

– Я тут же согласился с ним, сказав, что, на мой взгляд, он поступает совершенно правильно, поскольку мне и самому не очень нравится вся эта неприглядная история. И еще я сказал, что адвокаты Спейхауза будут не менее счастливы, но он все же правильно сделал, что решил сперва посоветоваться со мной, потому что я способен сделать его иск еще более весомым.

«Иск?» – спросил он, явно озадаченный. «Конечно, иск, – ответил я. – Коль скоро Эдгар Спейхауз взял на себя отцовство, вам придется доказать, что именно вы, а не он являетесь отцом ребенка. А это не так уж просто сделать. Исход дела будет зависеть от того, родился ли Артур девятимесячным или семимесячным. При родах присутствовали трое. Спейхауз уже мертв. Марта и под пыткой ни слова не скажет. Значит, остается только одно: свидетельствовать против Элизабет».

«Против Элизабет?» – переспросил он. Честное слово, ни за что не подумал бы, что могу так огорошить человека.

«Ясное дело, – втолковываю я ему. – Если вы предъявите права на сына, то адвокаты в тот же момент возбудят против Элизабет дело по обвинению в крупном мошенничестве с целью завладения имуществом Спейхауза. Но тут опасаться практически нечего. Она наверняка сошлется на какие-нибудь смягчающие вину обстоятельства, так что отделается довольно легко: подумаешь, каких-нибудь три года в Ньюгейтской тюрьме, а там пусть снова гуляет на воле. Впрочем, они могут возбудить дело и против вас, поскольку вы и после рождения ребенка поддерживали с ней связь, а значит, предположительно знали, но скрывали истину. Но стоит вам изобличить на суде своих сообщников, как обвинения против вас будут сняты».

«Чтобы я свидетельствовал против Элизабет? – ужаснулся он. – Да вы, должно быть, с ума сошли!» Нет, не могу дальше. Ей-Богу, в жизни не видал такого испуга! – Джереми задыхался от хохота. – Но я-то и глазом не моргнул. – Он перевел дыхание, вытирая выступившие слезы. – «Конечно, против нее – против кого же еще? – говорю как ни в чем не бывало. – И я окажу вам всю необходимую помощь. Пора эту Элизабет хорошенько проучить, а то попирает закон Божий и людской, думая, что делает услугу своим родным и близким. Она же всю жизнь только этим и занималась, – поддаю я жару, – и будет заниматься, если мы ее не остановим. Конечно, ее заставят возместить все доходы, что она получила с этого имения. Но у нее денег хватит, может быть, даже что-то и останется. Ваше дело правое, и я целиком на вашей стороне».

Что потом началось! В жизни не видел такого бешенства. Не будь я таким маленьким и старым, не сидел бы сейчас перед тобой. Прескотт, наверное, раздавил бы меня на месте, как лягушку. «Как! – кричит. – И у вас хватает наглости предлагать мне упечь в тюрьму мою собственную жену – эту прекраснейшую женщину на свете?!» – «Но ведь это же вы хотите предъявить права отцовства, не так ли? – говорю я спокойно. – А другого способа для этого не существует. Так что примите мой совет: уговорите Элизабет чистосердечно во всем сознаться. Только вы на это способны – она никого больше не слушается, а ради вас скорее всего согласится».

Он посмотрел на меня с лютой ненавистью. «Подумать только, – говорит, – и такому чудовищу она доверяла. Да как вы, зная Элизабет, можете предлагать такое – чтобы она сама себя в суде оговорила?» – «Но ведь мы же с вами заодно, – разыгрываю я удивление. – Ведь мы оба отстаиваем истину, разве не так? Элизабет совершила неправильный поступок, значит, должна быть наказана».

Тут он как заорет на меня: «Никаких неправильных поступков она не совершала – ни сейчас, ни раньше!» – «Нет, совершала, – гну я свою линию, – и вы совершенно правильно собирались сообщить о них адвокатам Спейхауза».

В этот момент до него, наверное, дошло, насколько он близок был к тому, чтобы собственными руками засадить тебя за решетку. Замолк твой Прескотт и стал как шелковый. Удивляюсь, как он еще запомнил суть предложения адвокатов Спейхауза, настолько сильны были у него угрызения совести.

– Ах, Джереми! – воскликнула я, смеясь сквозь слезы. – Как ты мог быть с ним столь жесток? И что бы ты делал, если бы он по простоте душевной поддался на твой розыгрыш?

– Дорогуша, – добродушно отвечал он, промокая платочком глаза, – я не самый большой поклонник Прескотта, но уверен в одном: он скорее испепелит весь мир, чем позволит причинить тебе хоть малейший вред. И потом, ему просто необходимо было преподать хороший урок, чтобы он раз и навсегда усвоил: нельзя иметь одновременно тебя и кристально чистую совесть. Эти две вещи несовместимы. И еще одно немаловажно, – коротко хохотнул мой собеседник, – он был ознакомлен лишь с доводами обвинения. С другой стороны, аргументы зашиты, – а защищать тебя буду, конечно же, я, – столь безупречны, что, стоит тебе их выслушать, ты сама засомневаешься, действительно ли Прескотт отец твоего ребенка.

– Знаешь, Джереми, – мой смех стал беспомощным, – ты и в самом деле чудовище, причем неисправимое. Вряд ли я тебе когда-нибудь прощу этот спектакль.

– Простишь, – ухмыльнулся он, – тем более что твой рыцарь без страха и упрека, повинуясь твоей воле, вскоре умчит тебя в Спейхауз, подальше от ужасного и кровожадного дракона, которого видит во мне.