Падшая женщина - [64]

А пока – Лариса не знала, зачем живет. За что ей такое наказание – жить? Она хотела умереть, но не могла наложить на себя руки. Если бы могла, если бы хватило воли, то сделала бы это еще в больнице. Так что Захаров оказался прав в диагнозе – у нее действительно слабая воля. У нее не было сил лишить себя жизни. И, возможно, в этом проявлялась вера в Бога. Лариса не хотела быть похороненной за оградой кладбища. Боялась, что будет проклята как самоубийца и не попадет в рай. А в рай она верила. Возможность убить себя и прекратить мучения у нее была и в психушке. Но Лариса боялась боли. Той, которую может причинить себе. Ей было страшно. И совсем не хотелось умирать. Жить хотелось, хоть как-то. Пусть плохо, пусть с сумасшедшими, пусть в качестве служанки и няньки, но очень хотелось жить. И умереть тогда, когда придет время. И быть похороненной и отпетой по всем правилам, по всем обрядам. И тогда там, на небесах, у нее будет другая жизнь – счастливая. А если убить себя, это значит продолжить мучения. Мало того, что на земле страдаешь, так и потом, в аду, будешь испытывать муки. Нет, Лариса не хотела так умирать. И где-то далеко, внутри, все еще была надежда – а вдруг жизнь изменится и все будет не так, как прежде. Ведь это нельзя предсказать. Она ведь не знала, что встретит и полюбит Петра и что будет с ним счастлива. Или у нее другая миссия, ради которой ее держат на земле. Может, она еще для чего-нибудь нужна?

Оказалось, что нужна.

Лариса чувствовала, все чувствовала, только не могла объяснить, что ее так тревожит. Захаров приходил с работы раздраженный, почти не разговаривал с ней. Она думала, что у него проблемы на работе, однако привыкла молчать, не докучать расспросами. Но сердце стучало. И опять началась бессонница. Ночи, которые нечем было заполнить. Лариса боялась включать свет, чтобы не потревожить Захарова, и тихонько лежала, глядя в потолок, вспоминая только что родившегося Ванечку – сладкого младенчика, больницу, Петра в тот последний день, когда она его видела… Лариса вспоминала то, что давно забыла, и беззвучно плакала. Захаров с каждым днем становился мрачнее тучи, а ей спросить, в чем причина, было не у кого. Женщины в магазине отводили глаза, побыстрее отходили от прилавка. И она знала, что даже если спросит, они все равно не ответят. И вот как-то раз она увидела женщину, лицо которой показалось ей знакомым. Она ее точно видела. Когда-то давно, в той, прошлой жизни. Женщина стояла и оглядывалась по сторонам, как будто кого-то ждала. Лариса не подошла к ней, переборов желание, которое буквально стучало в висках, – подойди, спроси. Весь вечер она вспоминала, где видела эту женщину, уже ночью вспомнила – в больнице, в «мертвом доме». Женщина приходила туда, когда Лариса там лежала. Но было еще что-то, смутное. Она видела ее еще раньше, давно, очень давно. И рядом был Петр. Это воспоминание резануло по всему телу. Да, что-то случилось с Петром. Эта женщина – знак, видение. Петр, с ним беда.

Лариса потеряла покой. Никто не скажет ей правду. Только эта женщина. И, выходя из магазина, проходя по улице, Лариса оглядывалась – вдруг та опять появится, вдруг приведет ее к Петру, вдруг передаст весточку? Но женщины не было, хотя Лариса мысленно умоляла ее появиться снова.

Ей нужно было узнать правду, какой бы горькой она ни была. Петр болеет? Он приехал и не захотел с ней увидеться? Он здесь, в поселке? Или в городе? Лариса чувствовала, что он рядом. Ее трясло, зубы стучали, как бывает от внутренней истерики, не прорывающейся наружу. Чтобы хоть как-то успокоиться, она стала крадучись выходить по вечерам. Захаров в это время раньше двух ночи домой не возвращался. Говорил, что дела и ей не стоит совать нос куда не просят. Было часов десять, начало одиннадцатого. Ванечка спал, и Лариса решила погулять. Ноги сами привели ее к старому мусульманскому кладбищу. Она с детства боялась этого кладбища. С годами страх только усилился – кладбище было видно из ее окна в «мертвом доме». Лежа на больничной койке, Лариса просила Бога только об одном – чтобы ее похоронили где угодно, только не здесь. Не через дорогу. Каждый день, глядя на кладбищенские ворота, Лариса представляла себе дальнейшую судьбу – из «мертвого дома» прямиком в сырую землю. Да, она много раз себя похоронила на этом кладбище, много раз прощалась с жизнью и переезжала туда, в заросшие кустарником могилы, в заросли крапивы, за старый забор. Она думала, что тяжелее уже не будет. Страшнее не будет, потому что дальше некуда. Оказалось, есть. И пределы страдания не ограничены. И душа, от которой осталась оболочка, тонкая, сморщенная, безжизненная, не способная наполняться радостью, любовью, светом, теплом, счастьем, все равно страдала. Иссушенные слезами глаза все равно были мокрыми. И голова зудела изнутри, разрываясь от боли.

Из калитки кладбища вышел мужчина. Лариса спряталась за дерево, потому что увидела того, кого не ожидала. Смачно сплюнув в сторону, Захаров закрыл ворота и пошел в сторону дома. Лариса побежала дворами, чтобы успеть вернуться раньше мужа. Сердце колотилось. Что Захаров делал на кладбище? Он же терпеть не мог все эти похоронные обязанности и считал, что мертвым все равно, приходит к ним кто-то или нет.