Падшая женщина - [23]

Они подъехали к гостинице. Попрощались без слов. Давид лишь кивнул и улыбнулся. Он занял привычное место на стоянке и стал рассматривать горизонт.

Вика не призналась ему в том, что тоже переняла эту привычку – рано утром, перед завтраком, она выходила на общий балкон и подолгу смотрела вдаль. Вид с балкона был так себе, не самым примечательный – новостройки, крыши старых домов, улица, но если взглянуть чуть выше и чуть дальше, то там открывалось небо. Разноцветное, с сияющей каждый день, будто нарисованной радугой, летящими с небывалой скоростью облаками. Вика смотрела вдаль и в этот момент ни о чем не думала – голова была пустой и ясной. Мысли не набегали одна на другую, не набрасывались, не вклинивались, а уходили куда-то далеко. Не мешали. И Вике от этого становилось хорошо и спокойно. На балконе она не чувствовала себя загнанным пони, который вынужден ходить по одним и тем же дорожкам парка, не в силах свернуть ни вправо, ни влево. Она чувствовала, что может все, что в ее силах справиться со всеми невзгодами, со всеми неприятностями, и ее жизнь только начинается. Стоит только захотеть.

Вика прошла через металлоискатель и предъявила охраннику, который до этого махнул Давиду рукой в знак приветствия, карточку гостя. Она направилась к лифту, но оглянулась. Женщина-регистраторша буравила ее взглядом. Она ее не окликнула, но, когда Вика посмотрела в ее сторону, кивнула головой в направлении бара. Вика перевела взгляд, надеясь, что ей показалось, но она увидела того, кого ждала и о ком невольно думала все это время – за одним из столов сидел Захаров Дмитрий Иванович. Он сидел очень ровно, держа спину. На нем был парадный костюм, туго затянутый галстук, белая рубашка. Вика подошла к столику и без приглашения уселась.

– Здравствуйте, – сказала она, не зная, чего ожидать.

– Вот, смотрите. – Дмитрий Иванович не удивился ее появлению. Он полез в портфель и выложил на стол старую картонную папку на тесемках.

– Что это? – спросила Вика.

– Документы. Приказ об увольнении вашего деда. Вот, смотрите, читайте. Не по собственному желанию. По статье. Со строгим выговором. За несоответствие занимаемой должности. Здесь же протокол партсобрания. И его признательные показания.

Вика смотрела на потертые, пожелтевшие листы с размашистыми подписями свидетелей, ответственных лиц, членов комиссии и едва видимыми печатями и ничего не понимала.

– И что? Зачем вы их привезли?

– Чтобы вы знали.

– Хорошо. Теперь я знаю, – кивнула Вика. – И вы хранили эти документы столько лет? Зачем?

Дмитрий Иванович не ответил. Он встал из-за стола. Аккуратно собрал документы в папку и пошел к выходу, не прощаясь.

Вика поднялась в номер и набрала номер бабули. Та долго не отвечала.

– Да, – наконец услышала она голос.

– Почему ты не отвечаешь? – спросила Вика.

– Я не знаю, что ты еще скажешь. Ничего не хочу слышать. Ни хорошего, ни плохого, – ответила бабуля.

– Я в монастыре сегодня была, – сказала Вика.

– И что, тоже поверила в эту легенду? Река все беды уносит, земля излечивает, дети рождаются, и всем наступает счастье. – Бабуля явно язвила, причем зло, чего Вика за ней не замечала раньше. Бабуля могла пошутить, но шутила всегда по-доброму, можно сказать, с нежностью.

– Да, я поверила, – призналась Вика.

– Ну и дура. Я думала, ты умнее. Они эту историю всем рассказывают. Столько лет прошло, хоть бы что-нибудь новенькое придумали.

– Мне там было хорошо. И легко.

– Конечно, легко. Уехала, проблемы все оставила и стой себе, смотри на воду. Чего сложного-то? Ты жить попробуй, а не пейзажами любоваться!

– Бабуль, там новый монах, совсем молоденький, с математическими способностями. Говорят, гений. Считает все до копейки. – Вика хотела немного развеселить бабулю, отвлечь ее.

– Викуль, ну что ты как юродивая. Когда я в твоем возрасте была, там тоже такой же служка был. А до этого мальчик, который вообще считать не умел, но лавка доход приносила. А с этим математиком – одни убытки и очереди. Ну, скажи, не так тебе рассказали?

– Все так. Слово в слово, – вынуждена была признать Вика.

– Вот поменьше слушай, а побольше думай. Зачем ты мне позвонила? Чтобы про монастырь рассказать? – Бабулю обмануть было невозможно. Она, как всегда, все чувствовала наперед.

– Нет. Опять Захаров приезжал. Только что. Привез приказ об увольнении деда и другие документы. У него целая папка. Показывал мне. Сказал, что я должна знать.

– А ты что?

– Ничего. Только удивилась. Зачем он столько лет эти бумаги хранил? Папка старая, листы пожелтевшие. Получается, что он всю жизнь обиду хранил, как эти бумаги. И вот дождался. Меня. Показал, как будто склеп вскрыл. Страшно все это. Мне его даже жалко стало.

– Не надо его жалеть, – сказала бабуля, – и не звони мне больше. Приедешь домой, тогда позвонишь. – Бабуля дала отбой.

Вика не стала перезванивать. Знала, что бесполезно – бабуля не ответит.

Вика лежала с закрытыми глазами. Мысли – о себе, бабуле, Давиде и об этом Захарове – не давали покоя. Ей снова стало тяжело. Голова была мутная, дурная, а на душе – тянущее, ноющее беспокойство. Впервые за долгое время она осталась наедине с собой – телевизор в номере работал с перебоями, она поняла это еще утром, пощелкав несколько раз все каналы, книга не увлекала, делать было совершенно нечего. Откровенничать с друзьями Вика никогда себе не позволяла, считая это излишним обременением, причем обоюдным. Близких подруг у нее не было, возможно, именно по этой причине – Вику коробило от признаний, откровений, внезапных слез, бесконечных обсуждений. Ей было неинтересно! Чужая жизнь и чужие проблемы ее не волновали. Вика не умела сострадать, сопереживать, успокаивать и уговаривать. Вот бабуля ее прекрасно понимала. Сама была такой же, не подпускала к себе слишком близко, держала на расстоянии вытянутой руки. «Не подпустишь, не получишь под дых», – говорила бабуля.