Падшая женщина - [19]

— О, правда? — спросила Мэри.

— В один прекрасный день я открою свои меблированные комнаты, — похвасталась Нэн. — И не буду ни от кого зависеть.

Довольно скоро Нэн засобиралась восвояси. По ее словам, все хорошие клиенты были сегодня на Пьяцца Ковент-Гарден — так ей подсказывало предчувствие.

— Мой нюх меня никогда не обманывает, — сказала она и постучала кончиком пальца по носу. Нэн махнула рукой другим мисс и ушла. Подол ее красивого платья подметал уличную пыль.

Через некоторое время Мэри увидела еще одного мужчину. Он шел, засунув руки в карманы.

— Пусти меня к себе под плащ, милок, — гаркнула рыжеволосая женщина, прислонявшаяся к ставням. Она старалась держаться в тени, чтобы не было видно, сколько ей лет.

Куколка говорила, что это жена одного лакея-итальянца, которому расплющило руки, так что он не мог больше работать.

За этим мужчиной появился помощник нотариуса в нарукавниках, куда он сложил необходимые бумаги. Рыжая задрала юбки до самых подвязок.

— Как сегодня ваш петушок, сэр?! — крикнула она.

Мэри покраснела, но писарь невозмутимо прошел мимо рыжей, как будто ничего не слышал. Точно так же он прошел и мимо Мэри, но вдруг замедлил шаги, развернулся и посмотрел на нее повнимательнее.

Мэри выпрямила спину и выставила вперед грудь, втянув при этом живот. Она почувствовала, что ее начинает трясти. Только один раз, пообещала она себе. Когда все будет кончено, она непременно найдет другой способ себя прокормить. Должна же найтись работа и для нее. Что-нибудь чинить, или мастерить, или продавать.

Писарь взял ее за рукав и потянул вперед, к свету. Мэри захотелось отвернуться к стене. Ее лицо пылало. Может быть, он начнет разговор с комплимента или с какой-нибудь странной просьбы. Что, если она его не поймет? И когда нужно сказать о том, что ее цена — два шиллинга?

— Девять пенсов, — спокойно сказал писарь, как будто они были в лавке, где продаются пряники.

В глазах у Мэри защипало, но она не смогла ответить «нет». Если она откажется от этого клиента, кто его знает, когда появится другой — и появится ли он вообще?

Они отошли в тень. То, что произошло дальше, показалось Мэри очень странным. Это не было похоже на предыдущие разы. Теперь ее никто не принуждал; она сама позволяла сделать это с собой, даже помогала писарю расстегивать панталоны — ей хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. В его длинных нарукавниках шуршали бумаги, и это было немного неприятно. Он взглянул вниз, на свое хозяйство, Мэри посмотрела туда же и едва подавила истерический смешок. Она впервые видела эту штуку так близко — что-то бледное и неприлично лысое. Мужчина положил на него ее руку и подвигал взад-вперед, Мэри потерла — точь-в-точь будто вытирала тарелку — и почувствовала, как он растет от ее прикосновений. Это было непередаваемое ощущение собственной власти и силы.

Но писарь вдруг заторопился, задрал ее юбки и раздвинул ноги. Он с силой вошел в нее, и Мэри снова ощутила себя беспомощным ребенком. Ей не было больно — только сухо и как-то тяжело, как будто внутри у нее был груз и ей нужно было его удержать. От писаря исходил теплый и немного затхлый запах старой бумаги. Мэри держалась за его плечи — сюртук у него был из простого сукна, — слегка пошатываясь от его толчков. В какой-то момент к горлу подступил панический страх, но она сумела его прогнать, думая о своей цели: заработать крону для Ма Слэттери. Пять шиллингов. Десять шестипенсовиков. Шестьдесят пенни.

Все кончилось внезапно — обжигающе-горячий взрыв внутри, писарь ослабел, его колени подогнулись, и на секунду он прислонился лбом к ее плечу. Мэри почувствовала одновременно презрение и жалость. Впрочем, довольно скоро он пришел в себя, выпрямился, поправил одежду и вытащил кошелек.

Девять пенсов. Мэри положила их в карман, пришитый к внутреннему шву юбки у талии. Ну вот. Она сделала это, и ничего, конец света не наступил. Ей заплатили за то, что могли просто отнять. Лоб вдруг заломило от подступивших слез.

После писаря был плотник, обсыпанный опилками, и солдат в старой форме, и старик, от которого пахло так, будто он не мылся никогда в жизни. Потом он сказал ей спасибо. Они были совсем не похожи друг на друга; объединяло их одно — одинаковое, неистовое, нетерпеливое, не знающее преград желание. Как часто говорила Куколка, напившись: мокрая щелка притягивает мужиков, как кость собаку.

Между клиентами приходилось подолгу ждать. Между ног было мокро и липко, болел желудок. К полуночи Мэри заработала три шиллинга и даже обрела некоторую уверенность в себе. Она смогла; у нее имелось нечто, за что был готов заплатить каждый мужчина.

Однако вскоре к ней подошла девушка в каштановом парике.

— Время угостить нас, дорогуша, — объявила она.

Мэри уставилась на нее и невольно сцепила руки под муфтой.

— Разве Долл Хиггинс не говорила тебе, что это обычай? — с милой улыбкой спросила девушка. За ее спиной уже собралась небольшая толпа из других мисс. — Те, кто выходит работать в первый раз, всегда угощают других.

Они забрали все, что было у нее в кармане. Мэри не посмела утаить ни одной монетки — она чувствовала, что они все равно нашли бы спрятанное. Плакать она тоже не стала: слезы оставили бы следы на ее накрашенном лице. Ей даже удалось нахально улыбнуться. В конце концов, это была их работа, их территория, и незачем было наживать себе врагов. Впрочем, девушки вели себя довольно дружелюбно. Та самая, в каштановом парике, даже пригласила Мэри в «Бычью голову» хлебнуть горячего вина с пряностями и немного погреться. Но Мэри ответила, что лучше она еще немного походит.