Падшая Грейс - [59]

— Поезд? — переспросила вдова. — Ни в коем случае. Мой муж не переносил поездов. — Она снова вздохнула. — Что ж, по поводу дерева для гроба…

— Мадам! — воскликнул мистер Победоноссон. — Я бы оказался никудышным гробовщиком, не заботящимся о своих клиентах, если бы согласился на что-либо меньшее, чем высококлассный полированный дуб.

— О Боже, ну что ж, возможно…

Стоявшая с опущенной головой Грейс, услышав последнюю фразу, даже не знала, что ей делать: громко поносить увертливость Джорджа Победоноссона или же не менее громко восхвалять его изобретательность.

Поскольку в тот день похорон не было, она вышивала еще одну брошь, и опять человеческим волосом (волосы умершего следовало сложить в лавровый венок и пришить к шелку), когда миссис Победоноссон велела ей надеть шляпку, взять ленты и ждать в красной комнате, придав своему лицу трагическое выражение. Теперь, когда Победоноссоны и вдова перешли в соседнее помещение, чтобы вернуться к вопросу о дереве, Грейс с любопытством осмотрелась в комнате, куда ей редко дозволялось заходить. Она увидела внушительный письменный стол красного дерева, несколько кожаных кресел и высокий буфет, дверцы которого были приоткрыты. Над столом висели две большие полки: одна из них была заполнена картонными папками с именами заказчиков последних похорон, а на второй стояли журналы для гробовщиков и несколько экземпляров Библии. На столешнице лежал нож для резки бумаги, а также стояли чернильница и пять деревянных подставок для папок с деталями похорон, которые фирма Победоноссонов планировала провести в ближайшие несколько дней. Но там не было никакого великого плана мошеннически лишить Лили Паркес ее наследства. Сказать по правде, в холодном свете лондонского дня вся ситуация показалась Грейс слишком абсурдной, чтобы быть правдой.

Грейс поразмыслила об этом, а затем уделила минут десять беспокойству о Лили. Наконец в комнату вернулись Победоноссоны. За ними шла безутешная вдова.

— Если вы не хотите воспользоваться поездом, то должна вам заметить, упряжка всего лишь из двух лошадей для первого экипажа в процессии выглядит довольно-таки жалко, — произнесла миссис Победоноссон, входя в комнату. — Она будет символизировать — если вы позволите мне говорить прямо — определенное равнодушие к покойному со стороны тех его родственников, которые остались на грешной земле.

Вдова что-то пробормотала, очевидно, не соглашаясь с подобным утверждением.

— В прошлом году некая дама, живущая с вами по соседству, овдовев, заказала четырех превосходных жеребцов, которые тянули дроги с телом ее супруга прямо в рай, и благодаря этим животным вся процессия выглядела весьма импозантно: шикарные плюмажи, развевающиеся гривы… Не правда ли, мистер Победоноссон?

— Истинная правда! Ибо они выступали символами великой любви, которую эта женщина лелеяла в своем сердце, — любви к покойному супругу.

— О Боже… Ну, если вы считаете, что это так необходимо… — сказала вдова.

Миссис Победоноссон повернулась к Грейс.

— И раз уж мы затронули вопрос о похоронном кортеже, — произнесла она, — то что вы скажете о наемных участниках процессии?

Грейс сделала неглубокий вдох и, сдвинув носки туфель вместе, замерла, словно восковая фигура.

— Я об этом не думала, — призналась вдова. — Я и не догадывалась, что это может быть необходимо.

— Наемные скорбящие пользуются большой популярностью, — заметила миссис Победоноссон. — Они могут быть одеты в плащи с капюшонами или, вот как Грейс, нарядиться во все черное, включая шляпку, и нести в руках ленты. «Плакальщики» — вот как мы называем ленты, ведь они символизируют пролитые слезы.

— Понятно, — ответила вдова, бросив на Грейс злобный взгляд. — Но я, право же, не…

— Обычно их нанимают по двое, — продолжала миссис Победоноссон, словно не заметив комментария вдовы. — А если их поставить по обе стороны входной двери, они производят очень трагическое впечатление. Думаю, вы согласитесь, что у этой девушки, Грейс, весьма душераздирающий вид.

Вдова тяжело вздохнула и высморкалась в белый с черной каймой носовой платок, но в результате согласилась нанять двух участников процессии. Грейс ждала, когда же ее отпустят, ведь у нее оставалось еще много работы над брошью из волос, и она хотела закончить ее засветло. Вдову проводили к выходу, и Роуз едва успела закрыть за ней двери, когда в них неожиданно громко постучали.

Двери снова открыли, и Роуз начала было произносить вежливое приветствие, но Сильвестр Победоноссон тут же перебил ее и, ворвавшись в холл, помчался прямо в красную комнату.

— Оно у меня, Джордж! — воскликнул он, торжествующе поднимая руку с зажатым в ней плотным конвертом. — То, чего мы так ждали!

Грейс бросило в жар, затем — в холод. Это свидетельство. Безусловно, это оно.

Ее тут же отпустили восвояси, но вместо того, чтобы вернуться в комнатушку для шитья, девушка осталась в узком проходе, соединявшем хозяйские покои в передней части дома и мастерские в задней.

— Подделка хорошего качества? — услышала Грейс вопрос Джорджа Победоноссона.

— Исключительного. Эти люди собаку съели на подделывании документов! — ответил его кузен.