Падение Софии - [38]

Менее всего я рассчитывал встретить в моей «ситцевой гостиной» фольда. До сих пор Витольд целиком и полностью справлялся со своей обязанностью и следил за тем, чтобы инопланетянин не вторгался в мое уединение и вообще никак не давал о себе знать.

Я отпустил тетрадь на колени и строго воззрился на вторженца.

Фольд больше не выглядел больным. По крайней мере, теперь он не трясся, не был покрыт испариной и так далее. Я кивнул ему. Полагаю, общение со Свинчаткиным научило фольда тому, что у земных людей кивок означает дружеское приветствие или, по крайней мере, легкую степень одобрения. Фольд сразу замотал головой, осклабился и принялся особым образом водить плечами.

— Тебе, я вижу, полегче? — спросил я зачем-то.

Фольд разразился серией цокающих, отрывистых звуков, потом протяжно взвыл и, больше не обращая на меня внимания, принялся расхаживать по гостиной. Разумеется, я не мог читать, а вместо этого следил за ним глазами. Он трогал вещи, переставлял их с места на место, отходил, любовался содеянным, ворчал сам с собой на своем странном языке, и снова принимался кружить по комнате. Мне мучительно хотелось, чтобы он ушел. Все равно куда, лишь бы с глаз долой.

Я поднял глаза к камере слежения, которая была установлена в углу под потолком, и проговорил:

— Витольд.

Никакой реакции не последовало. Обычно Витольд сразу видел меня на экране у себя в комнате и приходил.

— Безценный! — позвал я опять.

И снова ничего.

Я поднялся с дивана. Фольд застыл возле окна в странной, растопыренной позе. Мое движение смутило его, он ожидал, как я себя поведу, чтобы отреагировать соответственно. Я не знал, насколько фольды сильнее или слабее людей в физическом отношении, поэтому на всякий случай решил не провоцировать моего «гостя». Я снова кивнул ему и вышел, прихватив с собой дядину тетрадь. Если фольд разгромит «ситцевую гостиную», я вычту из жалованья Витольда, только и всего.

Нехорошее предчувствие вдруг охватило меня. Я заглянул в комнату под лестницей. Витольд неподвижно лежал поперек тахты, так что ноги свешивались под полом. Его вельветовая домашняя куртка была наполовину сдернута и смята. Одна рука была подсунута под грудь, другая болталась, будто сломанная. Лицо Витольда, отвернутое на сторону, землисто-бледное на фоне белой простыни, совершенно застыло: ни ноздри, ни губы не шевелились.

Первое, что пришло мне на ум, было: «Чертов инопланетяшка убил моего управляющего!» Я испугался. Убийца-инопланетянин преспокойно разгуливает в моем доме, а мертвое тело валяется бездыханное на постели. И что мне, спрашивается, теперь делать? А вот дядя бы наверняка знал, как сейчас поступить. Я беспомощно посмотрел на тетрадь, которую бессознательно сжимал в руках. Можно подумать, там содержались какие-то ответы.

Я несколько раз глубоко вздохнул. Воздух в комнате был отчаянно спертый. Ну конечно. Фольд плохо переносит холод, и Витольд ему в угоду законопатил все щели.

Я распахнул окно, потом заставил себя подойти к тахте и тронуть Витольда за плечо. Он еще не остыл и был мягким. Я начал прикидывать, когда наступает трупное окоченение, но ничего не мог вспомнить. Вроде бы, должно пройти сколько-то там часов. На холоде это происходит быстрее.

На всякий случай я перевернул Витольда на спину, чтобы лучше рассмотреть, как именно его убили. Покойников не рекомендуется трогать до прибытия полиции, но я вовсе не был уверен в том, что вызову полицию. Слишком уж экзотичен убийца!.. Наверное, придется прибегнуть к помощи Свинчаткина. Он эту кашу заварил, подсунув к нам в дом инопланетянина, — вот пусть теперь и возится с мертвым телом.

Неожиданно Витольд вздохнул и открыл глаза.

И тут я перепугался по-настоящему. Никогда не подозревал, что способен испытать такой дикий ужас. Как будто из меня вынули все внутренности, все чувства, даже весь воздух, которым я дышу, и все это заменили на страх. Меня отбросило от Витольда к стене незримой волной, я стукнулся лопатками и позвоночником и громко сказал:

— Хек!

А потом опять начал дышать, и с каждым новым вздохом страх потихоньку уходил из меня.

Витольд пошевелился, уселся в кровати, прислонившись спиной к стене, и поправил куртку.

— Ох, — проговорил я. — Простите.

Он молча смотрел на меня.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— А что случилось? — хрипло проговорил Витольд.

— У вас такой вид, будто вы впали в летаргию и вас только что вытащили из гроба, — объяснил я.

— Отчасти так и есть. — Витольд попытался встать, но снова рухнул на кровать.

— Вы ранены? — продолжал я допытываться. — Он напал на вас?

— Он? — не понял Витольд.

— Фольд.

— Фольд? — Витольд задумался, потом бледно улыбнулся. — Вовсе нет. Я просто… устал. Заснул. — Он покачал головой. — Наверное, даже не заснул, а потерял сознание. Со мной такого раньше не случалось.

— Знаете что? — сказал я. — Вы сейчас переодевайтесь в ночное и ложитесь в постель. Заприте дверь и откройте окно. Вам в самом деле пора отдохнуть.

Витольд глядел на меня так, словно я был стеной или дверным косяком. Потом кивнул.

Я вышел, притворив за собой дверь. Почему-то при всей этой сцене я ощущал себя сильным и милосердным. Кем-то вроде Александра Македонского с репродукции картины «Милосердие Александра Македонского» — где великий завоеватель отпускает на свободу плененную им жену Дария и всех его детей. В гимназические мои годы я не находил в этом сюжете ничего занимательного. Для чего, в самом деле, Александру Македонскому какая-то жена Дария? Она ведь старая. А дети? Охота ему таскать с собой в походе каких-то чужих сопливых детей, да еще персиянышей! Они ведь и по-македонски-то не разговаривают, а возни с ними выше крыши. Но сегодня я впервые увидел эту картину в ее истинном свете. Как прекрасно являть милосердие, когда оно тебе ровным счетом ничего не стоит! Как это, черт побери, поднимает настроение!