Падение с небес - [213]

Марк потерял их в запутанном лабиринте густых зарослей, и долгие минуты до его слуха не доносилось ни звука.

Он стоял с непокрытой головой, тяжело дыша, и всем своим существом прислушивался к щемящей тишине; глаза его дико сверкали, он ненавидел себя за то, что поддался уговорам Стормы.

Ведь он знал, насколько опасен этот человек, этот хладнокровный и опытный убийца, а он послал практически еще девчонку, юную и слабую девчонку, разыгрывать роль живца, чтобы поймать этого громилу.

Вдруг послышался крик – это была Сторма, совсем близко в кустах; словно камень упал с ожесточенной души Марка, и он со свирепой яростью снова бросился вперед.

Хобдей услышал его приближение в самый последний момент; бросив легонькое, поруганное тело Стормы, он с невероятной быстротой развернулся и, пригнувшись, высоко поднял кулачищи и опустил плечи, весь сжавшись в жесткий комок мышц. Тяжелый и плотный, он встал в стойку боксера-профессионала.

Увидев его, Марк взмахнул орудием, которое изготовил накануне вечером, – длинной колбаской из сыромятной кожи, начиненной свинцовой дробью и прошитой двойным швом. Весивший не менее двух фунтов, этот снаряд прошелестел в воздухе, как крылья дикой утки, – Марк швырнул его со всего размаху, вложив в него всю свою силу, злость и ненависть.

Правой рукой Хобдей попытался поймать этот снаряд. Кость его руки с громким треском сломалась, но кожаный мешочек со свинцом не утратил инерции и влетел прямо в лицо Хобдея.

Если бы не рука, принявшая на себя первоначальный удар и притормозившая полет орудия, удар убил бы его. Но как бы то ни было, голова его резко откинулась назад, и лицо оказалось разбито всмятку.

Всем телом Хобдей рухнул в кусты. В его тело и одежду впились острые шипы, удерживая его, распластавшегося, наподобие резиновой куклы: руки раскинуты в стороны, ноги безвольно повисли, голова свесилась на грудь; на его рубаху пролились темные капли густой крови и покатились вниз до живота, оставляя на зеленой ткани темно-красные следы.

Дождь начался, когда Хобдея несли по тропинке туда, где на южном берегу Бубези, в тени утесов Чакас-Гейт, стояли два транспортных средства – мотоцикл и автомобиль. Сначала упали первые тяжелые и крупные теплые капли; они больно жалили, падая на обнаженные участки кожи. Потом дождь усилился, полило как из ведра, и поверхность тропы превратилась в жидкий шоколад, так что подошвы скользили под тяжестью груза.

Ноги Хобдея заковали в кандалы, припасенные Марком для задержания браконьеров. На здоровую руку надели наручники, закрепив их на его же кожаном ремне; на поврежденную руку кое-как наложили шины и привязали ее к этому же ремню.

Марк попытался заставить его идти самостоятельно, но он либо действительно был очень слаб, либо притворялся. Лицо его было совершенно разбито, нос распух и смотрел в сторону, под полузакрытыми глазами красовались синяки. Губы тоже распухли, черная засохшая кровь густо покрывала их в тех местах, где удар превратил их в кашу, и сквозь искромсанное мясо виднелись темные дыры: в результате смертоносного удара снарядом Марка пять зубов оказались выбиты с корнем или сломаны.

Пунгуш с Марком несли его, взявшись с обеих сторон. Они с трудом карабкались по крутой тропинке под проливным секущим дождем, а сзади тащилась Сторма с маленьким Джоном на бедре, и черные волосы длинными мокрыми прядями падали ей на лицо. То ли от холода, то ли от пережитого потрясения ее то и дело охватывали неожиданные и непроизвольные приступы сильной дрожи. Ребенок пронзительно и недовольно кричал, и она прятала его под дождевиком, растерянным голосом пытаясь успокоить малыша.

Они добрались до автомобиля с мотоциклом, стоящих под тростниковым навесом, который построил Пунгуш, чтобы уберечь транспорт от разгула стихии. Хобдея сунули в коляску мотоцикла, и Марк застегнул над ним брезентовую полость – пленника следовало беречь от дождя и доставить целым и невредимым. Он лежал неподвижно, как труп. Потом Марк подошел к видавшему виды автомобилю, за рулем которого дрожала несчастная, насквозь промокшая Сторма.

– Пунгуш поедет с тобой, – сказал он. Затем быстро поднял ее и прижал к себе.

Она не нашла в себе ни сил, ни желания спорить и просто прильнула к нему, ища утешения.

– Отправляйся в свой домик и оставайся там, – строго наказал ей Марк. – Никуда не уезжай, пока я за тобой не приеду.

– Хорошо, Марк, – прошептала она и снова содрогнулась.

– Ты хоть руль удержишь в руках? – спросил он с неожиданной мягкостью.

Она встрепенулась и бодро кивнула.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Люблю больше всего на свете.

Марк повел мотоцикл по скользкой и грязной дороге.

Уже темнело, когда они выбрались на трассу, которая оказалась едва ли лучше: вязкие колеи наполняла вода, пенящаяся от капель дождя. Ливень не прекращался.

На перекрестке дорог Марк съехал на обочину, остановился и поспешил к Сторме, притормозившей сзади. Она опустила стекло.

– До Умхланга-Рокс по такой грязи шесть часов езды, так что побереги силы, двигайся осторожно, – сказал Марк.

Он протянул к ней в окошко руки, и они неловко, но крепко обнялись. Сторма снова подняла стекло, и машина, скользя и виляя задом, тронулась с места.