Падение Пятого - [23]

Я вскакиваю и бегу к манекену, кладу руки на воображаемые раны и кричу:

— Вылечен!

На секунду в зале воцаряется тишина, нарушаемая лишь нашим тяжёлым дыханием. Восьмой плюхается на пол и осторожно ощупывает лицо. Его ухо раздуто, а на шее, там, куда его бил Девятый, виднеются свежие ссадины. Значит, все тумаки, получаемые Восьмым в других формах, проявляются и на его собственном теле.

Девятый валяется на спине и стонет. Его грудь вся изодрана когтями Восьмого, а под глазом стремительно наливается фингал, и, похоже, затылок, где я приложила его жезлом, кровоточит. Неожиданно его стоны сменяются смехом.

— Вот это было круто! — вскрикивает Девятый.

Его любовь к насилию отчасти напоминает психоз, но я ловлю себя на том, что тоже улыбаюсь и соглашаюсь с Девятым. Это и правда была шикарная тренировка. Здорово чувствовать себя способной добиваться успеха в условиях, где не надо биться на грани жизни и смерти.

— Ну ты даёшь, — говорит Девятый Восьмому, с трудом поднимаясь с пола. — Я при всём желании не смог бы отклонить последний удар. Зачетный приём, чувак.

Восьмой поворачивает свое побитое лицо к Девятому.

— Ага. Я задолжал тебе один. Или даже все десять.

Я приседаю рядом с Восьмым и начинаю лечить его ранения. Холодок Наследия больше меня не пугает, а даже, наоборот, начинает казаться все более и более естественным.

— Почему ты обратно сменил облик? — спрашивает Девятый, потирая раны на груди. — Тот львино-хрен-знает-кто задал мне жару.

— Я должен чётко представлять образ, чтобы не потерять форму, — объясняет Восьмой. — А удары по голове, определённо, не помогают концентрации.

— Ясно, — говорит Девятый, обдумывая его слова. — Где-то здесь у Сандора припрятано не смертельное оружие. Мы поработаем над твоей концентрацией, если ты позволишь мне немного из него в тебя пострелять.

— М-да, — кисло отзывается Восьмой, — звучит не слишком обнадёживающе.

Как только с лица Восьмого сходят все синяки, я принимаюсь за раны Девятого.

— А знаешь, — говорю я, — ты реально в этом хорош.

— В драках? Ну, да, я знаю.

— Не только в драках. Но и, как бы это сказать, в их продумывании.

— Стратегии, — подхватывает Восьмой. — А она дело говорит. Вряд ли бы я додумался до того удара с телепортированием, если б ты меня не вынудил. И ужасно это признавать, но, по-моему, подобные тренировки весьма хорошая идея.

Девятый надувается от гордости сильнее, чем когда-либо.

— Ну, всегда, пожалуйста.

— Смотри, не зазнайся, — говорю я, наблюдая, как последний порез на его груди медленно затягивается под моими пальцами.

Бросив взгляд на Девятого, обнаруживаю, что он смотрит мимо меня в сторону входа в Лекторий.

— Элла, привет, — говорит он, — мы тебя разбудили?

Обернувшись, вижу застывшую в дверях Эллу. На ней уличная одежда. Впервые за последние дни она одела что-то помимо пижамы или необъятных футболок Девятого. Я бы подумала, что ей стало лучше, если б не её покрасневшие от слёз глаза. Элла избегает смотреть на нас, вперив взгляд в пол.

— Элла, что случилось? — спрашиваю я, делая несколько шагов в её сторону.

— Я… я только хотела попрощаться, — отвечает она. — Я ухожу.

— Чёрта с два! — заявляет Девятый. — Хватит на сегодня увеселительных прогулок.

Элла мотает головой, так что волосы закручиваются вокруг лица.

— Нет. Я должна. И я не вернусь.

— Да что на тебя нашло? — недоумеваю я. И тут понимаю, в чём дело. Элла крепко сжимает в руках сильно измятый лист бумаги. Письмо Крэйтона.

— Я не одна из вас, — шепчет Элла, и по её щекам скатываются слёзы.

Глава 10

МАРИНА

«Моя дорогая Элла!

Если ты читаешь это письмо, значит, я уже мёртв. Помни: я любил тебя, как родную дочь. Я никогда не предназначался тебе в Чепаны. Меня к этому не готовили, но мне пришлось взять на себя эту роль в ночь, когда пала наша планета. Несмотря на это, я бы не променял годы с тобой ни на какие лориенские или земные сокровища. Надеюсь, я сделал для тебя достаточно. Тебя ждёт великое будущее.

Надеюсь, однажды ты сможешь правильно оценить то, что я сделал. Поймёшь, почему я лгал тебе, и найдёшь в себе силы меня простить.

Я солгал тебе, когда ты была маленькой, а потом не осмелился рассказать правду — мне приходилось лгать снова и снова, и так ложь вошла в нашу жизнь. Прости меня, Элла. Я трус.

Ты одна из десяти Гвардейцев, выживших после нападения на Лориен, но ты не Десятая. Старейшины не учитывали тебя в своих планах по сохранению лориенской расы, поэтому тебя не отправили на Землю вместе с остальными. На тебя не накладывали защитное заклинание, вот почему у тебя нет таких же шрамов на лодыжке, как у Марины и Шестой.

Старейшины не выбирали тебя. Это сделал твой отец.

Ты родилась в одной из самых древних и уважаемых лориенских семей. Твой прадед был одним из десяти Старейшин, правивших нашим миром во времена, когда наша планета ещё не достигла наивысшего расцвета. Тогда лориенцы еще не добились полной гармонии с планетой, не раскрыли всех её возможностей и не обрели Наследия. Наша молодая раса стояла на распутье: стремление развиваться как можно быстрее противоречило необходимости сохранить живую природу планеты.

То было страшное время, многие из событий тех дней так и остались тайной даже для наших великих историков. Война и смерть царили на планете в те тёмные времена. Многие пали в бессмысленных конфликтах, но, в конце концов, установился мир. Наступило новое время — золотая эра, в которую родилась ты и которая так трагически окончилась с нападением могадорцев.