Падение короля - [67]

На другой день Нильс с сыновьями двинулся в путь, и Миккель отправился вместе с ними. Йенса оставили дома помогать матери присматривать за усадьбой. Нильс полагал, что здесь все будет спокойно, потому что помещики вокруг перебиты, так что, может, оно и к лучшему было.

Точно так же поднимались мужики по всей Ютландии. Время круто переломилось. Прошло две недели, по Ютландии «из конца в конец кочевали ватаги, жгли поместья, пьянствовали, и сами не знали, как быть и что делать дальше. Такая уж всегда получается загвоздка, когда сорвался мужик с насиженного места и очутился на вольной воле, как в диком поле. Коли они знают друг друга, то сохраняется какое-никакое товарищество, но мужики из двух различных уездов всегда настроены друг к другу враждебно. А как соединились два отряда под предводительством одного вожака, так непременно окажется, что один отряд ему не доверяет, потом начинаются раздоры среди предводителей. Когда собрались отряды со всей Северной Ютландии, командиром у них сделался шкипер Клемент^{63}. Их было шесть тысяч человек, и чуть ли не столько же разных видов оружия насчитывалось в этом войске, собравшемся возле Свенструпа. Здесь они сразились с дворянами. Тех было всего шестьсот человек, но зато это были конники, одетые в броню. Победу одержали мужики.

Миккель Тёгерсен в это октябрьское утро стоял на вершине холма и видел оттуда, как плохо складывались дела у дворян. Оба войска сблизились на восходе солнца. На местности они занимали не слишком много пространства. Как бы два пятна разной величины двигались навстречу друг другу под бескрайними небесами по огромной равнине, раскинувшейся на много миль. Сама природа оставалась безучастной, утро было серенькое, холодная земля отсырела после дождя. Озирая гряду невысоких холмов, Миккель думал о том, что одна только земля пребудет вечно, а поколения людей одно за другим проходят по ней, словно тени облаков.

И вот войска сошлись. Но дворяне были слишком малочисленны. На расстоянии Миккелю было видно, как мужики гурьбой окружали каждого всадника и буквально вымолачивали его из седла. Видимость была хорошая, и Миккель мог наблюдать, как пыль столбом поднималась от одежды всадников и летела из-под железных лат, когда мужики принимались по ним колотить. Один раз ветер донес до холма, где стоял Миккель, лязг железа, он слышал грохот, раздававшийся от ударов топора по стальным рыцарским шлемам и латам. Но и дворяне в свой черед немало порубили крестьян, прежде чем признали свое поражение. Все сильнее разгоралась рукопашная битва, давно смолкла и без того жидкая стрельба. На каждого выбитого из седла и поверженного дворянина наваливалось множество мужиков, они облепляли его со всех сторон, словно мухи кусок сахару. Многие стали поворачивать коней и, пока не поздно, уносили ноги.

У подножия холма, на котором стоял Миккель, работал пахарь. За все время битвы он ни разу не удосужился остановить свою упряжку. Он и так все видел, не отвлекаясь от дела.

В конце концов, как и следовало ожидать, дворяне отчаялись и ударились в бегство; кто рысью, а кто галопом они ускакали на юг. На сей раз они переоценили свои возможности, позабыв, что все равны перед топором. В этом сражении пало много дворян.

Для датских крестьян это сражение стало последним, в котором они по праву бились с оружием в руках. Ибо они в последний раз одержали тогда победу. Два месяца спустя они утратили это право и были судимы как бунтовщики, ибо на этот раз проиграли сражение. И с тех пор датчане перестали быть северным народом.

То был печальный день. Миккель видел, как мужики защищали Ольборг и как они потерпели поражение. Дело было зимой, стоял собачий холод. Дворянским войском командовал Иоганн Рантцау, на этот раз оно было многочисленнее и вдобавок усилено немецкими ландскнехтами и мушкетерами, которых привел Рантцау.

Эти знали свое дело. Иоганн Рантцау^{64} пустил в ход столько огнестрельного оружия, что мужики только глазами хлопали. Выстрелы так и сверкали, кося их ряды, это был враг невидимый и неотразимый. Мужики пришли в замешательство, они не знали другого боя, кроме рукопашного. В заветы отцов не входило искусство стратегии. И когда наконец началась рукопашная схватка, то было уже поздно, к тому времени сражение давным-давно было проиграно.

Положение было совсем безнадежно, однако обнаружив это, мужичье ринулось, как кабан против своры собак, каждый сражался за троих; тех из дворян, что подворачивались под руку, мужики крошили и кромсали косами и тяжелыми ножами для резки соломы. Но дворяне вскоре врезались в их ряды, разделили клиньями и окружили. Началось хладнокровное избиение, мужицкое войско было обречено.

Под конец осталось две тысячи веннсюссельцев, которые не могли перебраться назад через Лимфьорд, их всех порубили. Опытные ландскнехты умело загнали всех в кольцо, затем на них двинулись, напирая, дворяне. Стиснутые со всех сторон, мужики стояли плотной кучей. Они до последнего отбивались дубинками и пиками, но дворяне приканчивали их одного за другим, а они плакали горючими слезами на жестоком ветру и, рыдая, валились на снег с разрубленными головами.