Падение Иерусалима - [53]

Галера отправилась в дальнейший путь, а спасённые — их было душ около шестидесяти — начали своё путешествие в Иерусалим. В скором времени они достигли той самой деревни, где некогда Нехушта нашла кормилицу для Мириам; завидев их ещё издали, все жители бежали, приняв их за одну из банд грабителей, которые, точно волки, рыскали кругом, обирая и убивая всех, кто ни попадётся им в руки. Узнав, кто они такие, обитатели деревни возвратились и молча выслушали их рассказ о довольно обычных в те времена событиях. После того как рассказ подошёл к концу, к Нехуште приблизилась морщинистая, загорелая женщина, положила одну руку ей на плечо и, указывая другой на Мириам, спросила:

   — Это та самая малышка, что я вскормила своей грудью?

Узнав кормилицу, которая провожала их до деревни ессеев, Нехушта приветствовала её и ответила «да», после чего та обняла Мириам и расцеловала её.

   — Из года в год, день за днём, — сказала кормилица, — я думала о тебе, моя малышка, и после того как я увидела, какая ты стала милая да пригожая, мне всё равно, когда закроются мои глаза. Муж мой умер, детей у меня нет, для чего мне и жить одной? — Она благословила Мириам, помолилась своему ангелу, чтобы он оберегал Мириам в Иерусалиме, и дала ей еды и ездового осла, после чего они простились, чтобы никогда больше не встретиться.

Путешествие прошло вполне благополучно; вооружённый отряд в двадцать человек под командованием Халева был слишком силён, чтобы на них осмелились напасть разбойники, и, хотя распространился слух, будто Тит уже переправился из Египта в Кесарию, ни одного римлянина им не встретилось. Единственным их врагом был холод, такой пронизывающий, что, когда на вторую ночь они остановились на привал на холмах возле Иерусалима, не имея с собой шатров и боясь развести костёр, до самого наступления дня им пришлось расхаживать взад и вперёд, чтобы не замёрзнуть. И вот тогда они увидели странные, вселяющие необоримый ужас знамения.

В ясном ночном небе над Иерусалимом, подобно огненному мечу, просверкала большая комета. Эту комету, случалось, видели и в Тире, но там она никогда не светилась с такой яркостью. И к тому же не имела сходства с огненным мечом. Все сочли это недобрым знаком, только Бенони сказал, что это острие меча, занесённого над Кесарией и возвещающего, что все римляне погибнут от десницы Господней. К рассвету неестественно бледное сверкание кометы померкло, небо затянули тёмные тучи — предвестницы бури. А когда взошло солнце, они с удивлением увидели, что облака приняли диковинные очертания.

   — Смотрите, смотрите, — сказала Мириам, хватая своего деда за руку. — В небесах сражаются два воинства.

Все подняли головы, и, в самом деле, впечатление было такое, будто в небесах сошлись два больших воинства. Можно даже различить отдельные легионы, вьющиеся на ветру знамёна, мчащиеся колесницы, эскадроны нетерпеливых коней. Небо превратилось в поле сражения: оно рдеет, точно кровь павших; воздух полон странных, устрашающих звуков, порождённых, вероятно, ветром или отдалённым громом; эти звуки напоминают вопли побеждённых и торжествующий рёв победителей. В непреодолимом ужасе они опустились на корточки и закрыли лицо руками. Лишь старый Бенони стоял во весь рост, зловещее сияние окрашивало его седую бороду и одеяние в багрец; он кричал, что это небесное знамение предвозвещает погибель врагов Господних.

   — Да, — сказала Нехушта, — но кого ты разумеешь под врагами Господними?

Высокий Халев, обходивший место их стоянки, подхватил её вопрос:

   — Кого вы разумеете под врагами Господними?

Вдруг солнечный свет брызнул с ослепительной яркостью; фантасмагорические видения в небе расплавились в багровой дымке; дымка спустилась ниже, и теперь чудилось, будто Иерусалим плавает в океане крови и пламени. Подплыла тёмная туча, полностью заслонив собой священную гору Сион. Вновь воссияло голубое небо; ясный свет заструился на мраморные дворцы, лепящиеся друг к другу дома, заиграл на золотых крышах Храма. Так спокойно и мирно выглядел этот всемирно прославленный город, что никому даже не пришло в голову, что отныне он арена кровавого побоища, там яростно сражаются между собой различные секты, и день за днём сотни евреев гибнут под кинжалами их собственных братьев.

Халев велел сниматься со стоянки, и, дрожа от холода и страха, они направились по неровным холмам к Иоппийским воротам; спускаясь на равнину, они заметили, что всё кругом в запустении, и без того скудный урожай на полях почти весь вытоптан и нигде не видно ни овечьих, ни коровьих стад. Ворота оказались запертыми; выглянув из-за зубцов крепостной стены, их окликнули свирепые солдаты из войска Симона Геразского, охранявшие Нижний город.

   — Кто вы и зачем сюда явились?

Халев назвал свою должность и звание, но это их, видимо, не удовлетворило; тогда Бенони объяснил, что они беженцы из Тира, где почти поголовно вырезали всех евреев.

   — У беженцев всегда с собой деньги; лучше всего убить этих незваных пришельцев, — сказал начальник стражи, охранявшей ворота. — Наверняка они изменники и заслуживают, чтобы их предали смерти.