Падение царского режима. Том 3 - [38]

Маклаков. — Простите, может показаться, что я не искренно говорю; но именно, кто проводил меня, — совершенно не могу сказать. Указать на кружки? Никаких связей с теми, кто пользовался известным авторитетом в Петрограде, у меня тогда не было. В кругах служебных можно было бы назвать одного человека, с которым я до моего назначения познакомился и только раз видел его по поводу одной корреспонденции. Это был Мещерский, издатель «Гражданина». Он написал, по поводу черниговского дела, не совсем справедливую корреспонденцию. Я ответил ему письмом, где опровергал его обвинения против меня.

Председатель. — По приезде в Петроград, вы претворили эти письменные отношения в личные встречи?

Маклаков. — Да, потому что он просил зайти, когда я буду в Петрограде. Я виделся с ним только раз, и о назначении никакой речи не было.

Председатель. — Вы встретились с целым кружком? Вы оказались единомышленниками во взглядах?

Маклаков. — Не скажу, чтобы во всем. В некоторых случаях я шел гораздо левее его, в других правее.

Председатель. — Но в основном? В отношении к тому строю, который водворился в России после 17 октября больше на бумаге, чем в действительности, но все-таки водворился.

Маклаков. — Я буду совсем откровенен. Я всегда имел монархический образ мыслей и очень убежденно исповедывал его.

Председатель. — Монархизм вы понимали не в смысле ограниченной монархии, а в смысле неограниченной?

Маклаков. — Я разделял точку зрения, что законодательные учреждения ограничивают не самодержавие в его целом, а представляют, как бы, делегацию верховных прав государя народу в области законодательной деятельности и в области надзора. Я самодержавие не как фразу понимал, а разделял точку зрения, что в этом-то и заключается суть нашего своеобразного строя.

Председатель. — Т.-е. вы, значит, понимали конституцию, как самодержавие царя?

Маклаков. — Так точно. С некоторым ограничением его прав в законодательной области.

Председатель. — Что же, самодержавие царя в форме конституции было для вас предпочтительнее самодержавия царя без конституции? Или, наоборот, вы предпочитали самодержавие царя без государственной думы?

Маклаков. — Тут был целый ряд субъективных чувств. Они, может быть, не будут интересны Комиссии.

Председатель. — Нас интересует тот взгляд на основные политические вопросы русской действительности, который вы проводили в вашей политике, как бывший министр внутренних дел.

Маклаков. — Да, да. Позвольте так доложить: для меня совершенно ясно, что история, вообще, назад не ходит, так же, как река не ходит обратно; и совершенно ясно было, что мы уже подняли, так сказать, одну ногу, и надо было ждать, когда эта нога опустится, чтобы сделать следующий шаг в область определенной конституции в смысле западно-европейском. Но как раз, когда нам приходилось вступать на этот путь, когда о нем разговаривали (может быть, это очень странно покажется), в тех или других заседаниях государственной думы на нас делались нападки, часто совершенно несправедливые и без достаточной осведомленности; лично, скажем, на меня нападки иной раз были жесточайшие, высказанные в очень определенной резкой форме; они прямо отшатывали на громадное расстояние от тех или других зарождавшихся связей.

Председатель. — Кого отшатывали?

Маклаков. — Меня отшатывали. Казалось, раз есть предвзятость, какая же может быть работа? Эта мысль выливалась у меня неоднократно в столь определенную форму, что в течение двух с половиной лет, что я был у власти, я три раза просил государя меня уволить; один раз (на страстной неделе, в феврале 1915 года) большим письмом.

Председатель. — Копия письма сохранилась у вас?

Маклаков. — Нет. Когда я уходил из министерского дома, я пережег все, что было, и особенно то, что касалось его величества.

Председатель. — Позвольте мне несколько вернуть назад нить ваших мыслей. Итак, вы заявляете, что вы были сторонником законно существовавшего строя и расходились с Мещерским по этому основному вопросу?

Маклаков. — Нет, не по этому вопросу, а много — по еврейскому вопросу. О самодержавном строе Мещерский сам думал так же, как я.

Председатель. — Т.-е. он считал законодательную думу и государственный совет совместимыми с самодержавием?

Маклаков. — Считал. Но я хотел сказать, что в этой области только эволюционным путем постепенного перехода шаг за шагом можно дойти до какой-нибудь определенной цели. Это была основная точка зрения: большинство, передающее большинству.

Председатель. — Вы были в правой группе государственного совета? Очевидно, многие ваши товарищи по группе не разделяли эту вашу точку зрения примиренности с существующим государственным строем?

Маклаков. — Т.-е. в смысле неудовлетворительности его?

Председатель. — Да. В смысле желания повернуть назад.

Маклаков. — Ни у кого серьезно этого не было, ни у Мещерского, ни у одной души. Я никогда не слыхал. Часто бывали жалобы, но всегда это было не серьезно.

Председатель. — Серьезно или не серьезно, это дело оценки; все же мне хотелось бы знать.

Маклаков. — Я бы сказал неправду, если бы отрицал, что такие разговоры были, но это не фактор в течении работы думы, а, скорее, только показатель настроения.