Падение царского режима. Том 1 - [23]

Хвостов. – Мне было объявлено Штюрмером, что я обязан охранять Распутина…

Соколов. – Штюрмер в качестве высочайшего повеления приказал охранять?

Хвостов. – Я потребовал бумагу и, так как этой бумаги не было, я не мог назначить этой охраны. Тогда он сам на себя взял и приказал Глобачеву назначить, вместо 3-х, 4-х – 24 агента. Одним из секретарей был Симанович, другим – Волынский (известный по делу Ал. Свирского);[*] затем был инспектор народных училищ города Петрограда, – фамилию его я забыл (но его легко найти: я писал о нем графу Игнатьеву, требуя его увольнения, что граф и исполнил впоследствии)… 4-й – Манасевич-Мануйлов, и женщина-секретарь, которая была при нем вроде сестры милосердия и которая была затем арестована… (фамилию ее я забыл, но не Петушинская).[*] Она при нем жила на квартире. Эти секретари были при нем постоянно. Я задался целью выяснить: кто из них имеет политический характер и кто для проведения частных дел, для денежных интересов? Я успел обыскать их всех. Когда я начал их обыскивать, то у них у всех, у кого 20-30 дел – самых грязных дел! – было для проведения… В особенности у инспектора народных училищ и у Симановича… Запечатанные конверты с письмами Распутина, такого содержания: «Милай сделай!», – а по какому делу – не сказано… Эти письма могли ходить без его ведома…

Соколов. – На чье имя письма?

Хвостов. – Без адреса. Письма эти секретарь давал. Дела были самого грязного свойства! Там была история помилования 100 дантистов, которая дала секретарю около 100 тысяч (но Григорий получил только шубу и шапку)… Когда я начал обыски, то получил приказание прекратить их.

Председатель. – От кого вы получили приказание?

Хвостов. – Я получил от Вырубовой письмо от имени бывшей императрицы немедленно прекратить эти обыски; и обыски были прекращены, а секретари были Штюрмером выпущены. А все-таки дела были хорошо известны в охранном отделении!…

Смиттен. – У вас сохранилось письмо Вырубовой?

Хвостов. – Это письмо было потребовано Штюрмером лично: оно не было уничтожено, а было потребовано им по приказу Танеева…

Председатель. – А какого содержания было это письмо, вы не помните?

Хвостов. – Просто сказано: прекратить!… Частичку этого письма успел сфотографировать мой приятель. Я такие письма рвал. Если какие-нибудь не разорвал, то, может быть, и найду…

Председатель. – Кто из ваших приятелей это сделал?

Хвостов. – Мне бы его не хотелось называть, но фотографию я постараюсь достать…

Апушкин. – В письме Вырубовой была ссылка на чье-нибудь распоряжение?

Хвостов. – Для меня было ясно: было просто приказание – «немедленно прекратить!…»

Апушкин. – Для вас не было сомнений в подлинности этого письма?

Хвостов. – Не было сомнений, так как я знал почерк Вырубовой.

Апушкин. – Кто вам его передал?

Хвостов. – Не помню – лично, или каким другим путем… но ясно было приказание – прекратить…

Председатель. – А вскоре затем пришел Штюрмер и потребовал это письмо обратно?

Хвостов. – Да, через два дня, – даже через день! Когда я это письмо получил, то по привычке (если неприятное письмо, то я его всегда рву) – прочел, разорвал и бросил в корзину… А когда с меня стали требовать, я говорю, что его у меня нет, но – к счастью! – оно в корзине нашлось, так что его пришлось подклеивать…

Соколов. – А в какой момент ваш приятель его сфотографировал: когда оно было уже разорвано?

Хвостов. – Моему приятелю хотелось иметь на память такую вещь, что Распутина хотели обыскать, но это не удалось!… (Я не помню, – вышло ли, что оно разорвано.) Они думали, что я могу шантажировать, а я его разорвал на мелкие кусочки со злости, так что пришлось подклеивать на бумаге… Это страшный труд! Но иначе могли не поверить… Говорят: «вы спрятали его; покажите! – Такой важный документ!…» И этот документ удалось вернуть Танееву…

Председатель. – Самому Танееву?

Хвостов. – Одним словом, – Танееву: Штюрмер ли прислал или через Решетникова это письмо было возвращено… Я не помню фамилию, но тому, который был секретарем богадельни Вырубовой…

Около Распутина были: Симанович, Волынский, инспектор народных училищ… Имел влияние Мудролюбов – обер-секретарь св. синода. Он был в качестве постоянного секретаря по духовным делам, – тот самый Мудролюбов, который ездил с Питиримом в Ставку. Потом появился секретарь Питирима – Осипенко, который бывал у Распутина. В сущности говоря, Распутин создал Питирима!… Он его переводил на Кавказ (тогда стала известна телеграмма Распутина: «Суслик на Кавказ, а к нам – благословенье»… Телеграмма ходила по рукам в Государственной Думе. «Суслик на Кавказ», – когда он устроил Питирима на Кавказ из другой епархии, а «к нам благословенье», т.-е. в Тобольск Варнаву: по-гречески Варнава значит «благословенье»… Варнава под этим «благословеньем» и шел с тех пор). Протежировал Распутин Питириму через Осипенко… Осипенко распоряжался всем, а Питирим, как манекен, делал то или другое, – что этому кружку было нужно!… Питирим играл такую роль: он постоянно всем объяснял, что он с Распутиным не знаком, его не знает… Так что некоторые элементы прогрессивной группы Государственной Думы, как, например, латышский элемент, его посещали часто… Он и меня в этом уверял часто. Но, когда мне несколько раз говорили, что Распутин в лавре у Питирима, тогда я решил проверить и поехал сам в лавру, в сопровождении – я не помню кого; сопровождавший остался в швейцарской, сам же я поднялся вверх, без всякого доклада, и – застал Распутина, Питирима, Осипенко и др.!… Питирим был в высшей степени смущен: он не знал, как найти клобук… Распутин говорил: «Что ты стесняешься?…» Был большой конфуз: Питирим меня уверял, что он не знаком с Распутиным, а я застал у него Распутина… Питирим, возмущенный на мой визит в лавру, псле