Падди Кларк в школе и дома - [57]

— Пойдёмте-ка, ребятки, я вам что покажу!

Мы были вчетвером: Кевин, Иэн Макэвой и я с Синдбадом. Лайам с Эйданом опять гостили у тёти в Рахени. И, все четверо, мы покорно пошли за ним.

— Стойте там.

Он зашёл в холодильную камеру и вернулся оттуда в белом халате, с ногой животного на плече. Кажется, нога была говяжья.

— За мной.

И мы потащились за прилавок, где стояла деревянная колода, идеально чистая, с заметными царапинами от мясницкой щётки. Мясницкая щётка похожа на обычную, но вместо щетины у неё проволока. Сирил одним движением руки сбросил огромную ногу на колоду. Мясо звучно шлёпнулось.

— Ну вот, ребятки.

Нож в чехле висел над столом на крюке. Мясник вынул его. Нож подался со свистом.

— Посмотрите, посмотрите, ребятки. Он сотни фунтов стоит. Только не трогайте лезвие.

Мы, собственно, и не собирались.

— Ну, любуйтесь, — и с этими словами Сирил провёл вдоль шкуры ножом — всего лишь провёл — и отрубил целый ломоть. Огромный шмат мяса отломился без малейшего усилия. Раз, и всё. Ни шума, ни усилия. Ну, взмок слегка. Кость он рассёк другим ножом — тесаком. Рубанул кость раз, два, три, и кусище мяса плоско упал на колоду.

— Ну вот, — выдохнул мясник, — И всего делов. Ещё раз поймаю вас, поганцы, что вы опилки таскаете, будет с вами то же самое.

Больше всего ужасало его выражение лица — спокойное, дружелюбное.

— На обратном пути чтобы все опилки ссыпали, где взяли. Пока, ребятки.

И опять пошёл к холодильнику. Я высыпал опилки на то же место, откуда нагрёб. Синдбад тщательно вытряс древесную крошку из карманов и только потом побежал.

— Синдбад-то наш — издевался я потом при всех, — в штанишки наделал.

— По ногам ползёт

Дерьмо, тра-ля-ля…

— Полны ботинки дерьма, — прибавил я.

— По ногам ползёт

Дерьмо, тра-ля-ля…

Морская свинка сдохла в холодную ночь. Иэн Макэвой собирался в школу — дай, думает, проверю, как там моя свиночка. А та лежит в уголке коробки, уже заиндевела вся. Иэн Макэвой сердился на свою маманю — зачем не позволила взять свинку в постель.

— Наверное, думала, что ты её заспишь, — оправдывал я миссис Макэвой.

— Меня пусть бы заспали, чем насмерть заморозили, — горько сказал Иэн Макэвой.

— Ночью было ниже нуля, — просветил я остальных.

Средняя продолжительность жизни морской свинки семь лет, особенно если менять ей воду ежедневно, а на обед зимой давать горячую мешанку из отрубей. Иэнова свинка протянула от силы три дня. Ей даже имя дать не успели. Иэн Макэвой приставал к своей мамане, что такое горячая мешанка из отрубей. Она сказала: понятия не имею. Травы ей хватит за глаза и за уши.

От папани его тоже помощи не дождёшься:

— Купи своему свину ветровочку. — Смешно до колик.

Мы свистнули у его сестры куклу и булавку, контрабандой вынесли в поле. Кукла была вовсе не похожа на миссис Макэвой.

— Это всё равно, — сказал Кевин.

— Она ж не такая белобрысая? — сомневался я.

— Это всё равно, — опять сказал Кевин, — важно держать её в уме, когда вгоняешь булавки.

Мистера Макэвоя должен был изображать Крепыш, но Эдвард Свонвик не разрешил нам портить его Крепыша, а кроме него, ни у кого такой игрушки не было.

— Это всё равно, — в третий раз сказал Кевин, — Умрёт миссис Макэвой — он загорюет, тоже умрёт, и дело в шляпе.

— Ну, это вряд ли, — засомневался Иэн Макэвой. — Не так-то папаня в маманю влюблён.

— Влюблён не влюблён, а скучать будет, — настаивал Кевин.

Эдварда Свонвика мы всё равно побили, но не по лицу.

Кевин снова изображал верховного жреца, хотя первым вонзить булавку поручил Иэну Макэвою. В конце концов, это его мамаша, его булавка и его сеструхи кукла.

— Миссис Макэвой! — воззвал Кевин, подняв руки к небу. — Миссис Макэвой!

Мы держали куклу за руки и за ноги, как будто бы она собиралась удрать.

— Умрите!

Иэн Макэвой ткнул булавкой в живот куклы, сквозь платье. Я вдруг представил, что где-то далеко совсем незнакомая девчонка, белокурая и большеглазая, стонет от смертельной боли.

— Умрите же!

Я вогнал булавку кукле в лоб. Кевин проткнул одно место, Лайам — задницу, а Эйдан — левый глаз. Следы проколов получились едва заметные. Иэн Макэвой не разрешил бы раздраконить «мамашу» как следует, ведь куклу надо было вернуть сестре. Он пошёл проверить, как там жертва, а мы ждали на улице. Вышел он растерянный.

— Обед варит.

— Чёрт.

— Ирландское рагу.

Как раз была среда.

Мы изображали великую досаду, хотя не особенно расстраивались. Дохлая морская свинка пригодилась: мы запихали её в почтовый ящик Килмартинов. Миссис Килмартин так и не дозналась, кто подсунул ей свинку, потому что мы тщательно стёрли с ящика отпечатки пальцев.

Она слушала его внимательнее, чем он её. Отвечала подробнее, чем он. Две трети беседы, считай, были на мамане. Притом она была отнюдь не болтушка; просто больше интересовалась, хотя именно папаня читал газеты, смотрел новости и требовал тишины, даже если никто вообще не шумел. Я всегда сознавал, что маманя лучше разговаривает, чем папаня: грамотнее, охотнее, вежливее. Иногда он был добрый, иногда бесполезный, иногда нельзя подойти с вопросом или что-то рассказать. Папаня терпеть не мог, когда его сбивают с толку. Он несколько раз повторил эту фразу. Я, хотя прекрасно знал, что значит «сбить с толку», с трудом понимал, какой толк он имеет в виду, если ничем толковым не занят. Я не возражал. Или возражал, но редко. Отцы все одинаковы, кроме мистера О'Коннелла, но такого папани, как мистер О'Коннелл, я себе не пожелал бы. Разве что по выходным и праздникам. Ломаное печенье вкусное, но долго на нём не протянешь. Нужны овощи, мясо и прочая не ах какая лакомая, зато сытная еда. Все отцы сидят в углу и не позволяют себя беспокоить. Всем отцам надо отдохнуть. Они — кормильцы. По пятницам папаня приносил еду на плече, в несусветной величины холщовой сумке. Сверху горловина сумки затягивалась шнуром. Такая завязка больно режет руки, врезается под кожу, колет мелкими щетинками, если слишком дёргать и натягивать. Маманя разбирает сумку, доверху полную овощей. Папаня купил их на Мур-стрит. Вся наша еда, все вещи покупались на папанины деньги. В выходные папа должен набраться сил. Иногда я не верил, что по такой пустяковой причине надо держаться подальше от родного папани, когда он забивается в угол и не кажет носа. Иногда он просто бывал вредный.