Пацифист. Берта - [8]

- Повторяю для непонятливых.- Прапорщик будто забыл дать команду «Садись!», и его слушали стоя.- Устав внутренней службы определяет: «В уборных оборудуются одна кабина с унитазом (очком) и один писсуар на 10-12 человек». Прошу повторить.

Все молчат.

- Повторить!

Понуро, вяло и нестройно раздались голоса.

- Вот теперь другое дело,- прапорщик остался доволен.- Садись!

И снова потянуло в сон. Ну кому это надо? Это же идиотизм какой-то. За окном идет жизнь, чирикают на ветках тополей воробьи. Вышли в поле крестьяне, точно на плантации, гнут спины, а солнце поднимается все выше и выше, а голова клонится все ниже и ниже…

- Встать!

Вся оставшаяся часть занятий по общевоинским уставам проходит стоя. Сидит только прапорщик Циба, чи-тает вслух маленькую книжицу, двигает упоенно бровями и время от времени вытирает платком вспотевшую лысину.

Ноги уже не держат, коленки дрожат, подгибаются, но падать нельзя. Женя не выдерживает. Садится на тяжелый деревянный табурет с прорезью посередине.

- В чем дело, рядовой Миляев? - удивленно приподнимает брови прапорщик.- Что за самодеятельность?

- Это ноктюрн на флейтах водосточных труб,- сказал Женя и ему стало глубоко наплевать, что будет дальше.

- Ну-ка, поднимитесь сейчас же! - Теперь уже встал прапорщик.-Что это вы себе позволяете?

Он настолько удивлен непослушанием, что говорит не требовательным, а каким-то просящим голосом.

- Сидя намного удобней, товарищ прапорщик.

- Что-о?!

Проклятье. Куда он попал? Ну хорошо, стрелять, бегать, черт возьми, это понятно. Кричать «Ура!» - это тоже понятно, на войне как на войне. Но зачем сейчас стоять?

- Женя,- тронул его за рукав Свинцицкий,- встань, пожалуйста.- Он говорил тихо и смотрел все так же страдальчески, хотя сам уже еле стоял на ногах.- Надо терпеть.

Миляев поднял на него глаза. Что он говорит? Что значит терпеть? «Тоже мне… толстовец, Платон Каратаев».

Женя встал.

- То-то же,- удовлетворенно проговорил Циба, но сам уже не садился.

Во время короткого перерыва, когда они сидели в курилке под плакатом «Бросать окурок не спеши, сперва окурок потуши», с Женей заговорил Свинцицкий:

- Это ведь только начало, дальше труднее будет. Пока мы еще со «стариками» не сталкивались. Мой брат рассказывал, что сначала тебя бьют, а потом ты бьешь. Это несправедливо, но надо терпеть.

Женя покосился на него.

- Зачем терпеть? Чтобы потом бить?

Свинцицкий покачал головой:

- Нет. Но иначе не выжить.

Следующее занятие проводил лейтенант Капустин. От изобилия писанины даже спать не хотелось. Все торопились записать слова, произносимые лейтенантом, и лишь упрямый цыган время от времени приостанавливал руководителя:

- Как-как?

Тот замедлял темп речи и повторял:

- Западная рыночная экономика непременно приведет капитализм к краху, кризис которого углубляется с каждым днем…

Конечно, для Романа Балаева, который с детства торговал в подземных переходах Краснодара черной тушью для ресниц, изготовленной из гуталина, и сладкими петушками, это было очень даже понятно - попробуй поторгуй, когда каждый милиционер норовит тебя изловить и припаять штраф. Крах рыночной экономики неизбежен.

- Товарищ лейтенант, а вы на каких самолетах летали?- выбрав удобную паузу, спросил Хромов.

Все отложили карандаши и посмотрели на лейтенанта. А тот замолчал, смутился, точно забыл, что дальше говорить.

- Откуда вы взяли, рядовой Хромов, что я летчик?

Хромов, склонив набок стриженую голову с оттопыренными ушами, искренне пожал плечами.

- На МиГ-25,- сказал лейтенант и, снова нахмурившись, продолжил: - Успех нашего социалистического строительства…

Лейтенант действительно начинал службу летчиком, мечтал об отряде космонавтов, но полетать пришлось всего неполный год (девять боевых вылетов). В десятом полете произошла авария самолета, пришлось экстренно катапультироваться, и он, не успев как следует сгруппироваться, повредил позвоночник. Почти полгода пролежал в госпитале в гипсовом ложе, а после лечения был отстранен от полетов военно-врачебной комиссией. И вот служит в этом богом забытом месте, которое только названием да голубыми погонами напоминает об авиации.

- Летать, братцы, это не по земле ползать,- сказал -вдруг лейтенант, и все, как по команде, положили карандаши.- В небе ты чувствуешь себя личностью в большей степени, чем на земле. Машина послушна, кислород пьянит, перед тобой, сколько глаз хватает, простор, а вверху - космос. Приземляться не хочется. Ощущение- будто ты властелин мира. Небо - это…

- Как сарыозекская степь,- подсказал Токаев, подперев широкоскулое лицо рукой.

- Нет, это больше. Степь имеет два измерения, длину и ширину, а небо имеет еще и высоту. Высота, братцы, это прекрасно,- лейтенант кашлянул, снова нахмурился, потрогал пальцами усы и словно спустился с высоты на землю: - Продолжим. Итак, основной задачей партии в постоянно осложняющейся международной обстановке является…

Женя больше не писал, водил карандашом по листу в клеточку, и на нем появлялись сюрреалистические картинки: самолет с оттопыренными ушами, резко набирающий высоту, а над ним треснувшая сарыозекская степь, и в трещину сыпятся звезды, сначала маленькие, потом побольше.