Пацифист. Берта - [22]

- Привет, - сказала Ира. Женя даже привстал со стула.

- П-привет.

- Скучаешь?

Он промолчал.

- Ты не рад? - И прижалась к нему, обвила руками его шею.

Что было, то было, и голова кругом пошла, и от такой неожиданной близости женщины хотелось кричать, а ее податливость просто ошеломила, и появилось ощущение полной свободы, может быть, оттого, что вокруг ни единой живой души…

Неслышно - на велосипеде - приехал на «точку» проверить несение службы лейтенант Капустин. Он еще в окошко увидел, что солдат не один, и поэтому постучал в дверь, подождал, пока выйдет Ирина, зашел в домик и - с порога:

- Я снимаю вас с наряда и арестовываю на трое суток.

Затем он вызвал по телефону машину с дежурным по части, сел на табурет у стола и сидел так молча до того времени, пока не прибыла машина и прапорщик Пивень не увез арестованного.

Лейтенант никому не доложил о настоящей причине ареста, свое решение объяснил тем, что солдат спал во время несения службы.

Женя написал письмо матери, что отсидел на гауптвахте, весело написал, с философским юмором, этим ерничеством пытаясь снять с души тяжесть.

Увольняясь в запас, старший сержант Серегин отвел в сторону Женю, крепко пожал руку и сказал:

- Ты молодец. Тогда ночью, если бы ты спасовал, я бы сам, наверное, набил тебе морду. А ты поступил как мужчина. Так и дальше держись.

Мелькнула в его улыбке золотая фикса.

«Дембеля» уехали на станцию Тетерев. Все были в новых начесанных шинелях, в ботинках с набитыми каблуками, щеголеватые и снисходительные сейчас к «молодым». Провожая их, Миляев подумал: «Иногда я поступаю как мужчина, а иногда… Даже вспоминать тошно…»

Он действительно не знал, как себя называть после того случая на «точке». Несколько раз Миляев порывался подойти к лейтенанту, объясниться не как с командиром, поскольку в их отношениях было замешано нечто другое, а как с мужчиной, соперником, черт подери! И понимал он, насколько сложно было Капустину строить с мим отношения, чтобы не сбиться на личное. Ведь теперь даже справедливое замечание Женя был вправе расценить как месть.

И они обоюдно старались не замечать друг друга, впрочем, Миляев вел себя сдержанно, не давая повода для какой-либо нежелательной реакции лейтенанта, а солдаты все замечали и путались в догадках: почему это их отважный лейтенант теряется, когда нужно сделать замечание Миляеву, будто он с Евгением в тайные игры играл.

Зимой работы на аэродроме прибавилось. С утра и до поздней ночи работала мощная снегоочистительная техника, завывали моторы, горели в темноте фары, роторы вгрызались в толстый снежный покров и отбрасывали снег далеко в сторону.

Солдатам эта работа казалась бесполезной, потому что за все время службы они еще ни разу не видели приземлившегося самолета, кроме «кукурузника» парашютистов или «химика». Но приказ есть приказ, и мерзлая, будто бетонная, укатанная взлетная полоса тянулась лентой из одного конца аэродрома в другой, а кругом лежала белая нетронутая целина, на которой кое-где склонялись от ветра тонкие стебли трав, а возле них роились прилетевшие на зиму в эти края красногрудые снегири.

Как-то к Миляеву подошел лейтенант Капустин и, не глядя ему в глаза, сказал:

- Тебя хотела видеть Оксана. Просила прийти.

От удивления Женя, наверное, приоткрыл рот. Он не знал, что ответить, и чуть было не спросил: «Вы ей обо всем рассказали?»

Хотел, но не спросил.

10

Увольнительная лежала в военном билете, парадные ботинки начищены, бляха ремня сияет, точно купол церкви, и настроение поднимается от одной лишь мысли, что сейчас - на свободу.

Они встретились на стадионе. Женя был внимателен, смотрел на Оксану, будто хотел в каждом ее жесте или взгляде увидеть какой-то подвох.

Заснеженный стадион был идеально ровный, точно застеленный белой скатертью стол. На скамейках, как и всюду, лежал снег, и Оксана, прежде чем сесть, смахнула его варежкой. Жене показалось, что это то самое место, где они сидели втроем теплым летним вечером.

- Почему ты не приходил в село?

- А ты меня ждала? - спросил Женя.

- Ждала,- ответила Оксана, глядя ему в глаза.

- Вот я и пришел.

Он наклонился к ней, обнял рукой за плечо.

Она отстранилась:

- Не надо, увидят.

- Кто увидит? - удивился Женя, оглянувшись.

Кругом не было ни души. Ранние сумерки подсинили снег, вокруг было тихо-тихо, лишь слышно, как бьет над головой мерзлая ветка о ветку.

- Послушай…- он собрался с духом и спросил то, что давно вертелось на языке: - Что у тебя с Капустиным было?

- С Юрой? - она усмехнулась, а ему стало неприятно оттого, что назвала лейтенанта по имени: значит, было!

«Ревную, что ли, черт подери?»

- Ничего не было,- сказала, опустив голову, Оксана.- Провожал несколько раз домой. Он добрый и никогда себе этого не позволял.

- Чего этого?

Она засмеялась.

- Ну, не обнимался никогда.

«Не обнимался… Ну вот, приплыли в пансион благородных девиц! Да что такое обниматься или не обниматься?» Мысли были плохие, злые, хотелось их прогнать. Оксана ведь ни в чем перед ним не виновата.

- Командир добрым не должен быть,- сказал Миляев.- На то он и командир, чтобы не жалеть, а беречь солдата. Это командирская логика.