Пацифист. Берта - [20]

- А в Москве? - не осталась в долгу Ира.

Они пошли по аллее и вышли на сельский стадион, окруженный со всех сторон могучими дубами. Футбольные ворота стояли без сеток, возле них блестели на свету большие лужи, оставшиеся после дневного дождя, а через поле наискосок белела в сумерках тонкая тропинка. Они сели на одну из скамеек. Ира вытянула ноги и поставила каблучки босоножек на переднюю скамейку.

- У тебя есть сигареты? - спросила она Женю, и тот достал мятую пачку.

- Дешевая «Ватра».

Она на секунду задержала руку, а потом махнула ею и вытянула сигарету тонкими пальчиками с накрашенными ногтями.

- Ладно, курить охота.

Женя протянул пачку и Оксане.

- Будете?

Оксана отрицательно покачала головой:

- Нет-нет, я не курю. Один только раз как-то попробовала, не понравилось.

Женя поднес спичку к сигарете Иры, та прикурила, откинула голову назад и выпустила облачко дыма.

- Скучно тут, - сказала она. - Что там нового в столице? Что смотрят? Что носят? «Варенки»?

- И «варенки» тоже, - сказал Женя, которому эти самые «варенки» показались теперь чем-то недосягаемым, далеким, как лунный грунт. «Хэбэ» сносить бы сколько положено.

Вскоре им пришлось уйти со стадиона, потому что он стал местом выяснения отношений. Послышался свист, кто-то побежал, громко шлепая подошвами, но его догнали, повалили на футбольное поле, кто-то ругнулся матом, кто-то завопил - «команда» собралась приличная, и в сгущающихся сумерках казалось, что это продолжается затянувшийся до ночи матч по регби.

Домой проводили сначала Оксану, потому что она жила ближе, чем Ирина. Оксана пожала Миляеву руку, явно не желая уходить: может быть, чтоб не оставлять Женю с Ирой вдвоем.

Миляеву было легко и просто с Ириной. Она все болтала, болтала, а потом, когда он уже хотел уходить, потянула на скамейку под куст сирени, и он еще не успел сообразить, что к чему, как Ира губами нашла в темноте его губы, и он не выдержал, одурел от такой откровенной атаки и от ее близости.

- Приходи послезавтра на дальнюю «точку» в конце аэродрома, я дежурить в домике буду, - переводя дыхание после долгих объятий, сказал Миляев и заторопился, чтобы не опоздать из увольнения.

9

Отец Жени любил Китай, из всех стран Востока именно Китай. Он таскал сына на длиннющие, скучнейшие китайские оперы, водил по древним гробницам и монастырям, при малейшей возможности ездил по стране, фотографировал, впитывал в себя все, что видел.

В Циндао они поехали в августе. Все разумные люди в это время стараются взять отпуск, уехать в прохладную Россию, потому что наступал период футянь. Но отец оставался в посольстве.

На берегу Желтого моря было так же жарко, но вода все же освежала ненадолго, и целыми часами не хотелось из нее выходить. Город Циндао очень удивил Женю, потому что не было здесь причудливой китайской архитектуры, оживленных, переполненных горожанами улиц - здесь стояли каменные, добротные дома с островерхими черепичными крышами, а шпили католического собора в центре города и вовсе заставляли сомневаться - в Китае ли ты или в Европе? Как выяснилось, город этот был основан в начале века немецкими колонистами.

Каждого туриста, приезжающего в Циндао, везут на гору Лаошань, расположенную недалеко от города.

Разумеется, отец направился туда на следующий же день. Женя не хотел ехать. Ну что он там увидит? Гору? Что ему какая-то Лаошань, когда он видел под крылом «Боинга-747» Гималаи, саму Джомолунгму, да еще в грозу. Удивительное было зрелище! Сверкали молнии, а над тучами громоздились величественные горы, и страшно становилось оттого, что они выше облаков, а самолет - выше гор.

Но отец уговорил, и они поехали. На высокогорной площадке остановили машину и пошли по тенистой бамбуковой аллее. В зарослях, не переставая, верещали цикады. Бамбук рос густо, а тонкие длинные листья, как у камыша, заслоняли собой солнце. Но вот бамбуковая роща кончилась, открылось небольшое плато, и под высокой отвесной скалой Женя увидел зеленые крыши строений, а у ворот их встретил - у Жени даже дыхание перехватило от неожиданности - величавый монах в черном длиннополом одеянии, в такой же черной шапочке на голове. Бороденка его была жидкой, узкие глаза были прикрыты пухлыми веками. Он держался гордо и независимо, и казалось, что это патриарх. Его сопровождал молодой монах, только в белых одеяниях, с заплетенными в косичку волосами. Улыбался гостям, отвечал на приветствия отца частыми поклонами и суетливо показывал дорогу.

Это был древний Даосский монастырь, чудом уцелевший в годы «культурной революции».

Их провели в прохладное помещение, усадили в кресла и угостили ароматным монастырским чаем, настоянным на диких травах. Монах сказал, что чашка этого чая продлевает жизнь на целый год. И Женя хлебал на всякий случай чашку за чашкой. Там же он увидел среди искусно написанных иероглифов какой-то загадочный знак: круг, разделенный на две равные части 5-образной линией.

- Единство и борьба противоположностей, - объяснил старший монах. Отец перевел. - Свет невозможен без тени, мужчина без женщины, добро без зла. Половинки этого знака заключены в целое, а гибкая линия означает, что одно вплетается в другое и образует жизнь.