Пациент доктора Паарелбакка - [18]

— Товарищ начальник… — обеспокоенно произнес Вашек Плихта.

— Ладно, ладно… — Начальник отодвинул сигареты. — Ты, Ярослав, взгляни на это, исходя из того факта, что мы уже «вынули» у них буквально из-под носа Ми-наржика.

Я кивнул.

— Вернулись и другие наши товарищи, изрядно им насолившие…

— Понятно, товарищ начальник.

— Неплохо сработали, как говорится, мы с их людьми у себя. И притом с людьми достаточно высокого полета.

Я снова согласился. Что правда, то правда.

— А разве они за последние годы захватили хоть одного из наших разведчиков?

— Нет, — сказал я.

Начальник уселся в кресле поудобнее и продолжал:

— Так вот: прежде всего они хотят накрыть кого-нибудь из наших. Помимо всего прочего, это нужно им и в пропагандистских целях. Дело, стало быть, в том, что они хотят использовать Шульца как приманку. Но мы на нее не клюнем. Твой план пришлось переработать. В основном мы согласны, что проведением этой операции займешься ты. Лично. На месте. В твое распоряжение будет предоставлено все возможное. Главный твой просчет состоял в том, что ты решил действовать напрямую. А тут нужны окольные пути, ибо мы хотим доставить Шульца домой, но не намерены приносить в жертву наших людей.

Начальник продолжал излагать свои соображения. Точно и четко описывал мое задание. Я воспринимал его совершенно спокойно и с должным пониманием. Со всеми плюсами и минусами… Трудности и тяготы, бремя разлуки и тоски… Воспринимал все так, словно речь шла не обо мне, а о ком-то третьем.

Документы.

Легенда.

«Теневое» существование.

Все взаимоувязано, все тщательно продумано и взвешено, оставалась лишь та тонкая, как паутинка, черта, что в жизни отделяет легенду от реальности.

Прошло, вероятно, около получаса. Все было ясно. Мы помолчали. От моей напряженности не осталось и следа. Я смотрел в окно и на кусты цветущего жасмина. Дальше, над ними, виднелся косогор предместья. «В конце концов, — убеждал я себя, — это обычная, очередная операция. Она лишь немного затянется, но что поделать?»

— Вопросы ко мне есть? — спросил затем начальник.

— Все ясно, товарищ начальник, — ответил я.

— Детали обсудите с товарищем Плихтой. В вашем распоряжении три дня, товарищи.

* * *

Эти три дня дали нам возможность основательно по-работать.

Прежде всего мы тщательно отшлифовали легенду. Переворошили ее до мельчайших подробностей, стараясь предугадать самые неожиданные варианты. Обнаружили две ошибки.

И вот наконец я внимательно оглядываю пивную, куда мы jfemmra зайти с Вацлавом Плихтой. Звякают кружки. Из-за облака табачного дыма, заполняющего зал, доносятся хриплые голоса. Их обладатели знают буквально все и в равной степени со знанием дела решают и проблемы народного хозяйства, и спорта, и кролиководства. Дым клубами плывет к открытому окну, лица вырисовываются четче, затем снова скрываются во мгле.

Я смотрю на них секунду, быть может, две. И вдруг у меня перехватывает горло.

— Слушай, Вацлав, а ты никогда не думал, что наше учреждение, вероятно, единственное, сотрудники которого не завидуют своим коллегам, отправляющимся в служебные командировки на Запад?

Он улыбается, потом кладет мне на плечо руку и говорит:

— Ну, пока! Привет, дружище!

— Поздравляю вас, господин доктор! — обратился ко мне по-немецки Готфрид Ауфдермауэр, — начальник отдела полиции для иностранцев кантона Люцерн. — Департамент юстиции и полиция идут навстречу вашей просьбе о предоставлении политического убежища.

У него была узкая, какая-то лисья физиономия, зачесанные назад волосы и темные глаза, близко сидящие у тонкого острого носа.

Стряхнув с белоснежного манжета воображаемую соринку, этот человек со столь странной фамилией, означающей в буквальном переводе «на стене», поклонился и продолжал:

— Получите, пожалуйста, документы!

Он протянул мне продолговатую книжечку. На ее серой обложке из плотной бумаги было напечатано: «Аус-лендераусвейс» — удостоверение личности иностранца. Затем господин с лисьей физиономией вручил мне синий паспорт для заграничных поездок, введенный согласно договору о политических беженцах от 12 июля 1950 года.

— А вот здесь распишитесь, пожалуйста! — сказал он, указывая на соответствующую графу бланка. Отчетливым, механическим голосом, в котором слышался швейцарский диалект, он предупредил меня, что я не смею менять ни местожительства, ни места работы без разрешения соответствующего отдела полиции. Затем, понизив голос, он продолжал уже как бы доверительно: —Для вас, господин дэктор, это, конечно, простая формальность. Согласно решению федерального парламента с сентября 1668 года мы в принципе не ограничиваем чехословацких беженцев в выборе и смене места работы и профессии. Так что в этом смысле вы можете не опасаться.

На этом лимит официальной гуманности был исчерпан. Затем человек с фамилией «На стене» растолковал мне, что я не смею заниматься никакой политической деятельностью — в Швейцарии она запрещена политическим беженцам под угрозой лишения права убежища. Точно так же я буду лишен права убежища, если вступлю в контакт с представительством своей родины.

Он произнес все это плавно, связно, не сбиваясь, более того, ни разу не запнувшись. Как будто включил где-то внутри себя магнитофонную ленту.