P.S. Я тебя ненавижу! - [2]

— Чего дома-то, ругать будут? — кричала Алка на ходу.

Она все делала быстро и шумно. Даже спала шумно — брыкаясь и вздыхая. Это Эля выяснила в первую же совместно проведенную ночь, когда упросила родителей отпустить ее к подруге.

— Не знаю.

Эля жала плечами. Конечно, она боялась, что мать будет ругаться — карусель привез какой-то ее приятель из-за границы. Это было только сказано — «для дочки», но мама сразу забрала игрушку к себе, поставила на ночной столик. Эля взяла без спроса — очень хотелось показать, какая у нее есть замечательная вещь.

— Может, ко мне пойдем? — предложила Эля. — Там, наверное, уже папа пришел.

С Алкой надежней, с ней ругать не будут. Только повздыхают. А потом уже ругать будет поздно.

— Пошли!

И они мчались знакомой дорогой через дворы, придумывая, как отомстят противному Сашке. Как будут кидать ему в компот дохлых тараканов, как стащат дневник и засунут его за батарею, как начнут подкладывать кнопки на стул.

Война шла с длительными перерывами. Они постоянно о ней забывали, вспоминая только по случаю. В профилактических целях Ирина Александровна время от времени ставила Элю в пару с Сашкой или сажала их вместе на уроках. Тогда они долго делили парту, чертили карандашом кривую линию, постоянно двигали учебники, гремели стульями, отодвигаясь. Водовороты классной жизни, ее интересы разводили их. Но иногда…

Шуршал затачиваемый карандаш, потом что-то трыкнуло, застучал по полу веселым дождем разбитый пластик.

— О-па! — услышала Эля и вздрогнула.

В одной руке Сашка так и держал карандаш, вставленный в конус точилки. Прозрачного колпачка на ней не было. Задержался на кончике лезвия завиток очистки.

— Это ты как? — с уважением посмотрел на приятеля Лешка.

— Да она сама! — словно боясь заразиться чем, Сашка сдернул карандаш с точилки, отбросил оставшуюся часть подальше от себя. — Она уже треснутая была.

— Не была!

Эля присела над осколками. Взял без спроса. Крикнул, что сразу отдаст, и вот — не отдал. Специально сломал. Назло. Вот гад!

— У тебя чего, руки кривые? — зло глянула на него Эля.

— Сухова, не плачь! Не утонет в речке мяч! — хохотнул Сашка, встряхивая пальцами.

Он и сам не верил в свою силу. Чтобы вот так, одной левой раздавить пластик? Круто.

— Опять воюем? — подняла голову от тетрадок Ирина Александровна.

— Он мою точилку сломал! — бросилась за помощью Эля.

Во втором классе она была готова Максимихина убить сама. К четвертому поняла, что это лучше сделают взрослые.

Учительница поморщилась.

— Максимихин, силу девать некуда? Расставь парты для урока музыки.

И все. Эля опешила. Значит, его наказывать не будут?

Она собрала прозрачные осколки, зажала в кулак. Больно. Надо отомстить. Она устроит ему такую жизнь… Как же больно! Он трижды подумает, прежде чем у нее что-то сломать. Стекло в кулаке хрустнуло. На ладони — ни кровинки, только красные вдавлинки.

Сашка улыбался, показывая свои кривые зубы с выступающими клыками. Лешка Дятлов что-то ему рассказывал. Максимихин вертел в пальцах недоточенный карандаш. И улыбался.

— Сейчас покусает, — показал карандашом на Элю Сашка.

Первым желанием было схватить карандаш и воткнуть его в улыбающееся лицо. Но она успела пройти мимо и остановилась уже около его парты. А на ней открытый пенал. Сердце заколошматилось. Схватила пенал и прыгнула в коридор. Оттуда в туалет. Карандаши — пополам, ручки пополам, а что не ломалось, то разбиралось. Прыгали по кафелю пружинки.

— Пенал отдай! Дура! — орал в коридоре Максимихин.

— Подавись своим пеналом! — выбросила за порог остатки Эля.

Сашка заорал, чуть дверь в туалет не сломал. Набежали учителя. Развели. Провинившихся отправили вниз, к директору.

— Детишки-то растут, влюбляются, — вздыхала Ирина Александровна.

Эля смотрела в сторону. В кабинете директора она была впервые, но разглядывать картины, цветы и ковер не стала. От стучащего сердца в голове стоял шум. Опять она погорела на Максимихине. Ведь зарекалась к нему близко подходить!

— Так направьте их энергию в мирное русло, — негромко говорила директриса. — Что же они у вас карандаши ломают? Сейчас карандаши, позже друг за друга примутся?

Директриса и стол казались одним целым, оба были большие и улыбчивые. Но за улыбкой была резкость.

Эля хмыкнула. Ага, любовь, как же! Держи карман шире! Война! И никакой пощады.

— Подавись своими карандашами, — бросил ей в спину Максимихин, когда они вышли за дверь, оставив взрослых самих разбираться с детским поведением. Вернул ей ее же пожелания после сломанной карусели.

Ну и подумаешь, целее будет.

— Он не нарочно, — рассуждала на классном часе отличница Машка Минаева. Маленькая, худенькая, волосы туго собраны в косичку, личико остренькое, как у хорька. — Одна точилка не может сравниться со всеми карандашами.

«У, правдорубка…» — привычно прошептала Алка. Минаеву никто не любил. За натасканность. За четкость ответов. За всегда сделанные работы и подготовку к урокам. За холодность. За нежелание помогать другим. Списать контрольную? Даже не мечтай. Взять домашку? Легче у голодного тигра кусок мяса отобрать. С ней иногда пытались дружить из-за выгоды. Но дольше месяца мало кто выдерживал.