Тернер, кроме физической красоты, обладал прекрасной душой. Интересно, перед кем он раскрывал свою душу, сколько женщин видели в нем те же качества, что и она, а кто не замечал их? Скольким он предлагал разделить его одинокую жизнь?
Но он все еще был один.
— Возможно, — заколебался Тернер, — возможно, укрощение быков связано со страхом. Ты встречаешься лицом к лицу с тем, что пугает тебя больше всего на свете, даже глазом не моргнув.
Он повел плечом, будто стараясь отделаться от этих мыслей.
— Тебе когда-нибудь было больно?
— Да, но не очень сильно. Иногда падал, получал синяки и ссадины. Один раз сломал руку.
— А как насчет душевной боли, Тернер? Тебе было когда-нибудь плохо?
— Не из-за родео.
— Из-за брата?
— Откуда ты узнала? — немного резко спросил он.
— Я вижу это по твоему лицу всякий раз, когда кто-нибудь произносит его имя. И когда ты смотришь на Ники. Кроме того, Эбби сказала мне, что вы очень отдалились друг от друга, но не объяснила почему.
Шейла знала его всего несколько дней, но за это короткое время сумела многое понять. Возможно, ей открылись самые сокровенные глубины его души, которые он хотел от всех утаить.
— У нас произошла стычка по моей вине. Это было очень давно.
— Из-за Марии?
— Я думал, что они еще слишком молоды, чтобы серьезно смотреть на жизнь. Он только что окончил колледж. У него было все впереди.
— Ну и как ты себя чувствуешь, зная, что они возвращаются вместе?
— Мужчины не обсуждают подобных вещей, — заметил Тернер.
Он глубоко вздохнул.
— Дело ведь не только в нем, но и в Марии. Я должен вымолить у нее прощение. Так что я счастлив, что они возвращаются, и в то же время до смерти этого боюсь. Мне гораздо страшнее, чем тогда, когда я укрощал быков.
— Самые страшные вещи таятся у нас в душе, правда?
— А чего боишься ты?
Шейла сорвала травинку и задумчиво надкусила ее.
— Для мужчины, который укрощает быков, это покажется глупым.
— Ну попробуй, расскажи мне.
— Перемен. Больше всего меня пугают перемены.
Тернер пристально посмотрел на нее.
— Это вовсе не глупо. Перемены и меня пугают чуть ли не до потери пульса.
— Вовсе нет!
— Ты же видела, как я старался во что бы то ни стало снять со стены ту попону и унести ее из дома.
— Но ведь это не связано с переменами.
— Разве?
— Это связано с желанием всем управлять самому.
— Это одно и то же, Шейла. Расскажи мне о попонах в твоей жизни.
Тернер внимательно слушал ее рассказ. Ее голос звучал как чудесная мелодия. Он понимал, что она недовольна своей работой над шоу, но не музыкой.
Он догадывался, что музыка вела ее по какому-то собственному, особому пути.
Она не была похожа на Селию, которая только на вид казалась серьезной и внимательной.
У Шейлы был свой глубокий внутренний мир.
Но вопрос заключался в том, смогла бы она существовать в его мире? О, это ранчо — его единственный дом. Он рожден для этих открытых просторов, для этой жизни. А отдаленность от мира и от цивилизации делала его существование еще более привлекательным. Ему нравилось противостоять силам природы, и его не раздражало, что поездка к ближайшим соседям занимала много времени.
Но ведь у Шейлы могло быть другое мнение.
Не за горами зима. А зимы в этих краях бывали пронизывающе холодными, они могли напугать ее своей суровостью. Это была необычная жизнь, полная тягот и лишений.
Спроси ее, подстрекал его внутренний голос. В конце концов, она женщина, которая находит удовольствие в простых вещах. Одни новые сандалии чего стоят.
Но о чем именно он будет ее спрашивать?
Несправедливо задавать ей вопрос, который заставит ее размышлять над тем, над чем он очень долгое время сам не задумывался.
О будущем.
Кроме того, как она могла ответить, ничего не зная об этой жизни? Сейчас она могла думать, что сумеет жить в таких условиях, а затем поймет, что ошибалась.
А простая правда заключалась в том, что чем дольше она пробудет здесь, тем больнее ему будет, когда она уедет.
— Пойдем, — хрипло сказал Тернер.
Он заметил, что она обиделась, не понимая, что произошло.
Судя по всему, сказал себе Тернер, время, когда он еще мог научиться жить бок о бок с другим человеком, давным-давно прошло.
Шейла была очень ранима. Он наблюдал, как она собирает вещи, делая вид, что его резкость ее нисколько не обидела. Он заметил, как сникли ее плечи, она печально опустила голову, и ее глаза потемнели. Тернер понял, что сделал ей больно. Сколько еще раз он обидит ее, вовсе того не желая?
Но правда заключалась в том, что ей, возможно, предполагал он, было бы гораздо лучше с «чем-то вроде» друга, о котором она ему говорила. Вероятно, у них много общего.
Обратно Тернер и Шейла возвращались в полной тишине.
Но вдруг Тернер натянул поводья, и его лошадь поднялась на дыбы посреди дороги.
— Ты что-нибудь видишь? — спросила его Шейла.
Он кивком указал на восток.
— Видишь пыль? Это лучше всякого дверного звонка.
— Может быть, это Эбби везет домой детей? Мне кажется, она говорила, что собирается вернуться сегодня днем. Ники и Даниэлла ужасно хотели снова приехать к тебе.
— Ко мне?
— К их любимому дяде.
Тернер ничего не ответил, но не сводил глаз с облака пыли, появившегося на востоке.
