Ожившая тень - [33]

Батраки не жалели похвал, любуясь малышом.

— Килле родила богатыря,— говорили они.

Все долго спорили, как назвать мальчика: батраки считали его своим, подолгу нянчили и ласкали. Согласились на имени Окчхоль[21] — пусть он вырастет настоящим мужчиной.

Шло время. Окчхоль уже лепетал что-то на ребячьем своем языке, когда в доме помещика появился всем известный старик прорицатель по прозвищу Све Пхари[22]. Прозвали его так потому, что был он на удивление нудным: уж если к кому привяжется — клещами не оторвешь. Целыми днями, бывало, бродил старик по деревне, вглядываясь в лица прохожих, потом исчезал куда-то, а через два-три месяца появлялся снова.

Жена О Тонхака была суеверна, в доме вечно болтались гадалки и знахари, и Све Пхари не упускал случая заглянуть в гостеприимный дом.

Вот и сегодня прорицатель ходил по двору, бормоча что-то себе под нос. Килле толкла в ступе зерно, Окчхоль, мирно посапывая, спал, привязанный к её спине[23]. Старик подошёл ближе, несколько раз зыркнул на него маленькими, прищуренными глазками, потом стал как вкопанный и принялся всматриваться в лицо малыша.

«Чего он всё смотрит? — тревожилась Килле.— Недобрый у него взгляд…»

Све Пхари пробыл в доме помещика целый день и трижды за этот день подходил к Килле. «Что ему надо?» — пугалась она, но спросить не решалась.

Вечером жена помещика угощала прорицателя ужином.

— Вам удобно? Ничего не нужно? — то и дело спрашивала она.

— Хороший у вашей батрачки сын,— проскрипел вдруг Све Пхари, качая в такт словам головой.— Сесть ему на драконово облако и улететь в небо — так у него на роду написано…

Жена помещика шумно вздохнула: так иногда шумит дымоход под полом, когда идёт по нему горячий воздух.

— Подумать только, какой-то батрачке послала судьба такого богатыря! А мне… Я и знатна, и богата, и молюсь каждый день, а что толку?..

Жена помещика недаром завидовала Килле. Окчхоль рос здоровым, крепким мальчиком, хотя присматривать за ним было некому и он целыми днями играл на скотном дворе. Иногда малыш заползал в коровник, хватал коров за хвосты и задние ноги и, кряхтя, «боролся» с ними. И коровы ни разу его не тронули.

Весной Окчхолю исполнился год. До этого он не болел, а тут вдруг стал кашлять.

Шли дни, но малыш не выздоравливал. Тельце его горело, он ползал по тесной клетушке и хныкал. Потом Окчхоль затих, подолгу лежал на одном месте, и даже плакать у него не было сил.

Килле забыла обо всём на свете. Целыми сутками не отходила она от сынишки. Мадан Све по совету стариков делал Окчхолю припарки из полыни. Но ни припарки, ни горячие слёзы матери, ни сочувствие батраков — ничто не помогало. Окчхоль исхудал, стал совсем маленьким, сморщенным. Дышал он с трудом, чуть слышно, а когда мать брала его на руки, только судорожно всхлипывал.

Однажды утром в дверях появился помещик.

— Ну как? — коротко спросил он.

— Мы уже ни на что не надеемся,— встал ему навстречу Мадан Све.

— Ладно, не отчаивайтесь,— пробурчал О Тонхак, в то время как глаза его беспокойно шныряли по комнате.

Килле, ничего не видя вокруг себя, рыдала над сыном:

— Окчхоль, Окчхоль… Что же нам делать?..

На широком лице хозяина щурились узенькие глазки. Он снова заговорил, на этот раз ворчливо, будто за что-то ругал батраков:

— Ну и люди!.. Что ж мне-то не рассказали о своей беде?

— Да чем вы поможете! — безнадёжно махнул рукой Мадан Све.

— Нет, посмотрите на него! — закричал вдруг помещик.— Вы мне небось не чужие! Разве не я вас сосватал?

Думал ли когда-нибудь Мадан Све, что его хозяин произнесет такие слова? Он недоверчиво поглядел на О Тонхака.

— Не откажу же я вам в нескольких пхонах![24] — разошёлся хозяин.— Всё-таки живем одним домом…

— Ну, если так…— растерянно пробормотал Мадан Све.

Килле уже не плакала. В душе её загорелся слабый огонек надежды. Как тонущий хватается за плавающую рядом ничтожную щепку — пусть даже знает, что она его не спасёт,— так и она ухватилась за лживые слова хозяина.

— Отправим парнишку в больницу,— разглагольствовал меж тем О Тонхак.— Его там вылечат. У меня как раз дело в уезде, вместе и поедем. Я всех там знаю…

Килле и Мадан Све склонились перед помещиком в низком поклоне.

5

— У ребенка опасное инфекционное заболевание,— сказал доктор, блеснув очками. Казалось, он выносит смертный приговор несчастной матери.

— Господин, спасите его!

Она обеими руками ухватилась за белый халат врача и зарыдала.

— Очень уж вы запустили болезнь… Однако нас просит сам господин О Тонхак.— Доктор подобострастно склонился перед помещиком.— Что ж, сделаем всё возможное.

— Доктору можно верить…— заговорил О Тонхак.

Но Килле не слушала, она продолжала молить:

— Господин, позвольте мне с ним остаться! Как же я его одного брошу?..

Вся дрожа, она склонилась над сыном и впилась глазами в его пожелтевшее личико.

— Он заразный. Вам нельзя оставаться с ним,— угрюмо отрезал доктор.

— Пошли, пошли, ведь это больница.— Помещик тянул её к выходу.— Надо верить врачам.

Она покорилась, но дальше ворот не пошла. Три дня просидела Килле на холодных каменных плитах, ожидая вестей о сыне. Её уговаривал муж, гнали сиделки, но она никого не слышала. Только детский плач, доносившийся время от времени из больницы, выводил Килле из оцепенения. Она вскакивала, припадала ухом к двери и долго вслушивалась: кто там плачет? Не её ли Окчхоль?.. На четвёртый день муж насильно увёл Килле домой.