Ожидания Бена Уикса - [109]

Ахмед ему сказал, что, поскольку Томми с Грэмом не сомневались, что их непременно отчислят, они решили сказать, что Ахмед не представлял, во что ввязывается, что он просто пытался вписаться в их компанию, что он попал под их влияние, не отдавая себе отчета, какие у этого будут последствия. Что, мол, они ни разу не видели, чтобы Ахмед сам принимал наркотики или же приносил их в кампус.

Накануне вечером, перед тем как предстать перед дисциплинарным комитетом, и Бен, и Ахмед надели пиджаки и галстуки. Одежда Ахмеда как нельзя более подходила к такому случаю.

А потом, уже после заседания комитета, Бен сидел на одном из диванов в дальнем конце «берлоги» и подробно рассказывал, как все прошло. Все, кто находился в зале, сгрудились вокруг него. Хатч тоже был там и глядел на друга с таким лицом, как будто то, что Бен выступил представителем Ахмеда, было самым что ни на есть выдающимся поступком. Бен сообщил, что, согласно их плану, он должен был выступить против заявлений дисциплинарного комитета, настаивая на том, что Ахмед не знал, во что его втягивают, что он пытался влиться в компанию Томми и попал под сильное влияние своих новых харизматичных друзей. Бен утверждал, что никогда не замечал, чтобы Ахмед употреблял или приносил в кампус наркотики. И преподы, мол, все успешно заглотили.

И тут вдруг Ахмед яростно замотал головой и стал говорить, что он не менее ответственен за случившееся, нежели двое других ребят. Якобы он уже множество раз и сам катался в Бостон и помогал спланировать, как туда поехать и куда там пойти; якобы никто на него не давил и не заставлял вкладывать в это дело больше своей доли; якобы Томми с Грэмом говорили ему, что он, если хочет, может просто постоять в сторонке, и что он все это делал совершенно добровольно.

– Все так опешили, что даже не знали, что сказать, – добавил Бен. – Потом просто вежливо поблагодарили нас за выступление и отправили восвояси.

Вот только Бен не стал рассказывать ребятам, о чем они говорили с Ахмедом по пути обратно в общежитие.

– И зачем, скажи, я врал тогда ради тебя?

– Но это же полный абсурд – продолжать утверждать то, что мы все там утверждали! Все же прекрасно понимают, что это ложь.

– Ты хоть спасибо-то мне за это скажешь?

– Даже когда я отсюда уеду, мы можем по-прежнему переводить тебе деньги. – Бен посмотрел на него так, что Ахмед мгновенно пожалел о сказанном.

– Я вовсе не поэтому выступал твоим адвокатом. А потому, что ты хотел здесь остаться. – Сколько-то шагов они прошли в молчании. – И лично я не думаю, что Сент-Джеймс вообще стоит того, чтобы за него платить. В смысле, твоему отцу за меня.

Ахмед ничего не ответил, но потом все же задумчиво кивнул.

И вот теперь, в то время как Ахмед остался в общежитии, освобожденный от службы в тот день, когда должно было зачитываться решение о его наказании, Бен с потолка капеллы собирался стать свидетелем конца для них обоих, пусть даже его собственный конец должен был настать немного позднее. Как только Эстон озвучит решение об исключении Ахмеда, Бен поползет обратно, в то помещение, где стоит карильон, сядет за инструмент и опустит руки на его гигантскую клавиатуру. И он не перестанет издавать несусветную какофонию, пока они не отыщут другой ключ, не поднимутся сюда и не выгонят его из школы тоже. Мысленно он уже наслаждался тем, как по всему кампусу будут раскатываться долгие вибрации колоколов.

Время потихоньку шло. Колокола на башне еще два раза возвестили о минувшем часе, и наконец Бена разбудил мягкий, перекатывающийся гул далеких голосов. Он поднял голову, оглядел это место, похожее на огромный чердак, и очень живо представил, как мог бы здесь жить – исчезнув с кампуса, избавившись от любой ответственности за что-либо и кого-либо и надеясь, что Элис все время гадает, куда же он мог пропасть. Сейчас он словно сделался актером второго плана в жизни Ахмеда.

Бен вновь склонился к проему в потолке, но теперь наряду с боязнью упасть пришло опасение того, что кто-то может посмотреть наверх и его заметить. Он попытался отыскать глазами то место, где сидит Элис, но оно было слишком далеко от него, в другом конце здания. Бен попытался представить, как, должно быть, смотрится оттуда, снизу, его лицо – как маленький белый полип в открывшемся проеме.

В первый раз за несколько месяцев Бен различил еле слышное и очень знакомое пиканье пятящегося бульдозера. Строительство бассейна, затеянное отцом Ахмеда, возобновилось.

Между тем орган капеллы заиграл какой-то гимн, который Бен не узнал. Впрочем, он не мог с полной уверенностью сказать, то ли вообще никогда его не слышал, то ли это, напротив, какая-то знакомая мелодия, только кажущаяся сумбурной в этом огромном подстропильном пространстве. Множество голов внизу, прежде перемещавшихся туда-сюда относительно друг друга, наконец образовали ровные ряды. Закончив первое произведение, орган заиграл другое, и до Бена донесся шум, когда все встали с деревянных скамей. Люди внизу начали петь, но Бен по-прежнему не мог различить, что это был за гимн.

Когда песня закончилась, в церкви воцарилось долгое молчание. Обычно такое случалось, когда должен был держать речь какой-то учащийся или выступать певческая группа капеллы, однако сейчас там не планировалось ничего подобного. Возникла просто пустота. Бена охватило нетерпение, и он почувствовал себя глупо из-за того, что оказался здесь. Разве так трудно было выслушать решение внизу, рядом с другими ребятами? Неужели этот его крошечный бунт был настолько срочен и необходим?