Ожерелье для моей Серминаз - [77]

— Ну и что же дальше? — перебил Жандар.

— Так-так, — сказал Даян-Дулдурум, потирая руки, будто на футбольном матче.

— Дальше могли произойти большие неприятности. Но дело было осенью, и кинжалы лежали у точильщика. Впрочем, и языки у спорящих были не тупее кинжалов. И когда Мухамед-Хаджи обозвал твоего предка, Даян-Дулдурум, черной черепахой, а тот закричал на весь гудекан: «Поглядите на этого белого буйвола!» — возникла рознь, которая длится, как я вижу, и поныне.

— И это все? — спросил озадаченный Жандар. — Неужели такой пустяк целый век мешал сближению людей?

— Да, это все, — отвечал старик и с чувством исполненного долга откинулся на подушки.

Расхохотался мой дядя. Вторя ему, засмеялся Жандар, и даже двое свидетелей не выдержали.

— Чему вы смеетесь? — спросил помрачневший Хасбулат. Ему не понравилось, что почтенные люди потешались над его рассказом.

— Как же не смеяться, дорогой наш Хасбулат, — отвечал сквозь хохот Даян-Дулдурум, разливая по кружкам остатки вина. — Подумать только, из-за какой-то ерунды два рода бились, как боевые бараны. И столько лет!..

— Нечего смеяться! — возмутился старик. — Или вы считаете пустым вопрос, на чем держится Земля?

— Конечно же!

— Почему, позвольте узнать? — насмешливо спросил хозяин.

— А потому, почтенный Хасбулат, что Земля не держится ни на чем, — отвечал Даян-Дулдурум.

Теперь рассмеялся Хасбулат.

— Ха-ха-ха! — Он смотрел на гостей как учитель на глупых учеников. — Взрослые люди, а не знают! «Ни на чем не держится»! Тоже придумали!

— Конечно!

— Вот уж не предполагал, что разговариваю с такими наивными людьми! Да я вас и в дом бы не пустил, если бы знал заранее.

— Почему это мы наивные? — обиделся Жандар.

— Да пора бы уж знать, на чем держится Земля.

— На чем же? — недоумевали гости.

— Дай сюда руку, Даян-Дулдурум. И ты, Жандар, — сказал старик, соединяя их руки. — Пожмите-ка их крепко. Чувствуете тепло?

— Да, — ответили оба.

— А знаете, что это за тепло?

— Не знаю, — сказал Жандар, а дядя мой промолчал: наверно, он думал, что это — тепло от выпитого вина, но не решился сказать.

— Жаль мне вас, люди, если вы до сих пор не поняли, что это за тепло. Ведь это и есть то самое великое тепло, которым жива наша матушка-земля. А теперь, когда я объяснил это, идите: я хочу спать. — Он сонно пробормотал:

Дело творящего — творить,

А говорящего — говорить.

Если ж тебя не поймут — не беда!

Слова назад не бери никогда!

И допив вино из кружки, старик захрапел, будто разом выключился.

Почтенные гости встали и молча поклонились Хасбулату, сыну Алибулата из рода Темирбулата, чье имя всегда стоит рядом со словами «честность», «правдивость» и «добропорядочность».

6

Назавтра, когда звук гонга возвестил о конце рабочего дня и кубачинцы, щурясь на солнце, выходили из здания комбината, ко мне подошел мой дядя. Он был в самом добром настроении.

После моего возвращения в аул нам еще не пришлось по-настоящему встретиться, посидеть, поговорить, да я и не искал такого случая по многим причинам.

— Что же ты не появляешься у нас в новом доме? — спросил он. — Ну-ка пошли!

Когда мы вошли, моя мать, уже сменившая дорогой свадебный наряд на обычное домашнее платье, готовила у печки пирог-чуду ́ с потрохами. Она будто сбросила с плеч добрый десяток лет, расцвела и похорошела, как трава после дождя. Увидев меня, смутилась, не меньше смутился и я. Заметив это, Даян-Дулдурум провел меня прямо в гостиную. Это была большая, светлая комната, застланная превосходным чарахским ковром — подарком моего дяди.

— Ну, как странствовал? — спросил дядя, будто только сейчас увидел меня в ауле.

— Хорошо, дядя.

— Еще бы! На таком коне любая дорога втрое короче.

Вот оно! Все эти дни я мучился, что скажу дяде о коне, но так и не придумал. И потому просто кивнул в ответ.

— Я тут не один бой за тебя выиграл. Теперь дело за тобою, докажи свою любовь и преданность. Ты ведь вернулся с достойным подарком?

— Достойнее в наше время и быть не может.

— Ого! Узнаю голос настоящего мужчины. Надо будет заглянуть к тебе, посмотреть, что это за штука такая.

— Знаешь, дядя, это такая вещь, что даже тебе я ее не покажу до времени.

— Понятно! Удивить решил. Но можно ли узнать, что хоть это за вещь?

— Конечно! Это — ожерелье.

— Ты достал необыкновенное ожерелье?

— Совершенно необыкновенное.

— Дагестанское изделие или из чужих краев?

— Наше! Но ты не расспрашивай, все равно больше я тебе ничего не скажу.

— Смотри не подкачай. Не то заставишь меня краснеть. А я еще ни перед кем не краснел. Срок — неделя.

— Ладно. Неделя так неделя.

— Смотри, как ты изменился за время странствий! Именно солидности тебе недоставало!

Я догадывался, что в глубине души дядя чувствует себя виноватым передо мною: он увел из сакли мою мать.

— А как ты смотришь на мою женитьбу? — как-то неуверенно спросил Даян-Дулдурум.

— Искренне поздравляю!

— Жаль только, недолго пришлось мне побыть с женою. Вот послезавтра уезжаю по делам в Согратль. Да ты не волнуйся, к смотринам вернусь.

Но волновался я вовсе не потому, что боялся, как бы дядя не задержался в Согратле.

— Так что, дорогой племянник, приведи-ка завтра моего коня.

Я не знал, что ответить.