Ожерелье для моей Серминаз - [58]

Но какие-то горячие головы взяли Айдамира на прицел и пообещали шесть месяцев исправительно-трудовых работ. Вот по этому делу и уехал в город наш хозяин.

5

Нуцалай накормила нас сытным хинкалом с горской колбасой. После еды дядя заметил, что неплохо бы пройтись прогуляться. Видимо, он не хотел говорить о наших неприятностях в доме, где хватало своих.

Я сочувствовал горю этой женщины, но все же в душе торопил дядю: когда же он расскажет о том ударе судьбы, что ожидает меня самого?

Шагая по улице аула, дядя, кажется, не знал, как начать разговор. Наконец он спросил меня:

— Так, значит, ты и есть тот мерзавец, который совратил Серминаз? Значит, ты отец ее сына?

— Да, — твердо сказал я, хотя и почувствовал, как душа моя уходит в пятки.

— Ох и негодяй же ты! — лукаво подмигнул дядя и, схватив мою кепку за козырек, надвинул мне ее на глаза.

— Почему? — возмутился я, поправляя кепку.

— В общем-то ты правильно поступил. Только родным своим лгать не полагается.

— Я не лгал! — воскликнул я в отчаянии. Ужасная мысль пришла мне в голову: в ауле, вероятно, объявился настоящий отец сына Серминаз, и именно об этом хочет сообщить мне дядя.

— Нечего теперь упорствовать. Мне все известно. И не только мне, а всему аулу.

— Что? Что известно?

— Да то, что у Серминаз не было и нет никакого сына.

— Как же нет? Жандар ведь сам сказал, что ездил проведать внука.

— Этот Жандар все наврал, а ты, вместо того чтобы разобраться, полез на рожон: «Я отец!» Как же ты можешь быть отцом, если речь идет о сыне дочери первой жены Жандара! Оказывается, у этого наглеца в Маджалисе была жена! И у жены — дочь! И у дочери — сын, ее внук! А стало быть, и внук Жандара! Вот наш начальник артели и ездил с дочкой его проведать.

— Зачем же он соврал нам при встрече?

— Почувствовал, что сболтнул лишнее, упомянув о внуке. И не хотел, хитрец, чтоб в ауле знали о существовании той семьи. Но это обошлось ему недешево! Сколько шуму было! Мать Серминаз потребовала, чтобы дочь ушла вместе с нею от Жандара. Но Серминаз молодец! Сказала, что якобы знает об этой истории давно: отец все ей рассказывал… Но все равно личное дело Жандара обсудили. Выговор дали. К таким проступкам надо относиться сурово.

— А как же тогда наш кунак Айдамир?

— Тут другое дело. Не мог же он оставить без присмотра пожилую, больную женщину. И в этом разберутся…

— Должны разобраться и с Жандаром! — воскликнул я. — Ты мне столько наговорил, что не могу ничего понять. Давай посидим на камнях минуту, чтобы я пришел в себя…

Действительно, все, что я передумал о Серминаз, как-то разом перевернулось в моей голове, и только минуты две или три спустя я бросился на шею к дяде, принесшему мне добрую весть. Мой дядя вообще-то терпеть не может этих «телячьих нежностей», как он их называет, но на этот раз чувствовалось, что и он рад. Впрочем, это мне только показалось.

— Подожди слюнявиться, байтарман! Есть вести и посерьезнее. Можешь себе представить, как только стало известно, что ты уехал за подарком для Серминаз, к ней посватался… Угадай, кто?

— Наверное, Мухтар, сын Ливинда?

— Верно, угадал! Чутье у тебя острое.

— Еще бы! Ведь этот мерзавец как коршун вился вокруг моей голубки!

— «Коршун», «моей голубки»! Прибереги все это для стишков. Чем он, собственно, плох, твой соперник? И мастер отличный, и работа его высоко ценится. Впрочем, если с ним ты бы еще мог потягаться, то объявился еще один жених, — с этим будет потруднее.

— Это кто же?

— Азиз, сын Кальяна.

Да, это был сильный удар. Я помнил Азиза до того, как он уехал в Москву, в художественный институт, и всегда он казался мне джигитом из старинных песен. Стройный, высокий, с топким лицом и уж действительно лучший из молодых мастеров нашего аула…

— Так разве он уже вернулся из института?

— Он еще не вернулся, но отец его уже посватал. Можешь представить, что было с Жандаром, когда трое сватов одновременно постучали в его дверь! Сиял, как полный месяц. А я проклинал себя, что очутился в его доме вместе с такими уважаемыми сватами, как Ливинд и старый Кальян. За тебя стыдно было.

Я готов был сквозь землю провалиться от таких обидных слов. А дядя продолжал:

— Жандар, конечно, никого обидеть не хотел… И поступил он с нами как истинный горец. «Три джигита, три мастера просят руки моей дочери, — сказал он нам. — Азиз, сын Кальяна, Мухтар, сын Ливинда, и твой племянник, Даян-Дулдурум, Бахадур… (Тут, признаюсь, у меня кольнуло в сердце: почему меня он назвал последним?) Пусть, по обычаю предков, каждый преподнесет невесте подарок. Чей подарок изберет Серминаз, тому и готовиться к свадьбе!» Так что, дорогой племянник, знай, не ты один меряешь ногами горные дороги… Вышел уже в путь Мухтар, сын Ливинда, да и Азиз, как только вернется из Москвы, тут же отправится в дорогу.

— А не кажется ли тебе, дорогой Даян-Дулдурум, — перебил я дядю, — что я сейчас похож на того, кого сначала за долгие странствия удостоили награды, а потом вздернули на виселицу? — У меня даже голова поникла и сел голос. — Не проще ли мне вернуться в аул и повесить эти хурджины на место? Все равно в соревновании с этими джигитами мне не победить…