Озеро Радости - [32]

— Очень приятно! — незнакомец снимает панамку и кланяется.

Он черен от загара. Над его правой бровью — росчерк шрама в форме чайки. Ему все те же двадцать с небольшим.

— А ты помолодел. — Она смотрит ему прямо в глаза.

— А я думал, не узнаешь.

Яся, не отрывая взгляд, произносит, воспроизводя его интонации десятилетней давности:

— Добраться до Озера Радости очень просто — нужно сесть в лодку и плыть от Озера Сновидений по диагонали, но главное не спешить и не сбиться с дороги, ведь так ты попадешь в Озеро Печали… Знал бы, сколько раз я повторяла это про себя.

Он улыбается, опустив голову. Он волочет ее велосипед, держа его за сиденье — со стороны кажется, что велосипед катится сам, являясь немножко неуклюжим металлическим животным, верным другом человека. А мужчина просто держит руку на его спине.

— Я ведь всерьез думала, что Студиозус — это имя…

Он продолжает улыбаться себе в щетину.

— Как тебя сюда занесло? Чем ты тут занимаешься? Тут ведь нет ни одного шлагбаума?

Он оценивает шутку и смеется:

— Нет, тут я работаю по специальности.

— То есть бьешься лбом о какой-нибудь очередной гранит?

Он вздыхает:

— Беззаботная пора работы головой, ее лобной частью, позади. Настало взросление, когда востребованными оказываются исключительно руки. Мы работаем тут на курганах. Копаем, систематизируем.

— Так вы черные копатели? — ахает Яся.

— Нет. — Он задумывается. — Мы — белые копатели. Потому что, во-первых, с разрешения районного отдела культуры и идеологии. Вот, кстати, система! Министерство культуры и идеологии есть, а Министерства истории нет. Хотя история, в отличие от идеологии, тут присутствует великая. Во-вторых, потому что с научным консультантом. То есть со мной. Я слежу за тем, чтобы слои вскрывались последовательно. Кроме того, у меня с пацанами договор: вся труха, медь и бронза остается у них, они продают ее через интернет-аукционы, и так формируется наш бюджет. А все действительно ценное забираю я и продаю по госзакупу музеям. За копейки. Союз барыг и романтиков. С явной пользой для историко-культурного наследия.

Они доходят до общаги, и археолог закрепляет ее велосипед замком у столба.

— Пойдем, я тебе покажу наш цирк-шапито, — предлагает он.

Пара пускается в путь. Асфальт иссякает, и они бредут по уже успевшим устать от солнца и жары лугам. Яся думает о том, что подобная прогулка, среди цепляющихся за одежду репьев, в сопровождении стрекота кузнечиков и гипнотических волн, оставляемых на разнотравье овевающим холмы бризом, сродни путешествию через пустыню Мохаве с поправкой на наши широты: каждый должен пройтись так хоть раз в жизни, чтобы было что потом вспоминать, слушая любимую музыку в городе. Тропинка вскакивает на гору и дыхание быстро заканчивается.

— А ты был! Тут! В музее? — спрашивает Яся, запыхавшись. — Видел? Этот? Их… Эк-спо-нат?

— Ты про Агну? — Он садится на землю, приглашая передохнуть.

— Как ты ее назвал? — Яся устраивается рядом.

— У нее много имен. По одному на каждый из миров, к которым она относится. Но в мире людей ее звали Агна.

— Агна как агнец?

— Агна как Агна, — усмехается археолог. — Агнцами и теми, кто про них читал в Писании, в те времена, в тринадцатом веке, на этих землях разжигали костры, посвященные Перуну.

— Мне успели рассказать, что она была женщиной трагической судьбы. И несчастной в личной жизни.

— По Хронике Быховца, она была женой нальшанского князя Довмонта, которого, судя по всему, нежно любила. Хотя чувства, — добавляет он, подумав, — последнее, что остается в летописях. Смерть и убийства в большей степени заслуживают места на бересте, чем любовь и нежность. При этом Агна была сестрой Марты. По Галицко-Волынской летописи, — жены Миндовга. Слышала о таком? О Миндовге?

— Ну так, — пожимает плечами Яся.

— Ясно. Обычная история. Про Машерова знаем, про Ленина знаем, про Миндовга — нет. Миндовг был главным колдуном и общественным деятелем в нашей истории. Его хитрость и изворотливость до сих пор вынужден копировать любой правитель, пытающийся удержаться тут в седле. Даже Машеров. Даже Лукашенко. Особенно Лукашенко. Когда Миндовга прижали тевтонцы, прижали капитально, без вариантов, знаешь, что он сделал?

— Попросил у России дешевого газа? — пробует пошутить Яся.

— Нет. Умней. Он принял христианство. Тевтонцы пришли валиться с язычниками во имя Христово. Так вот, поняв, что их не победить силой, он сам встал под флаги Христовы. И тевтонцы вынуждены были уйти. Тогда воевали не за нефть, как сейчас. В смысле, воюют и тогда, и сейчас за территорию и контроль над ресурсами. Но раньше это маскировали христианством, сейчас — демократией и правами человека. Так вот, тевтонцы сильно обломались, потому что по нынешним раскладам эпизод равнозначен тому, как если бы Саддам за день до вторжения ввел в Ираке Пятую поправку, вышел на телеэкраны и спел «Precious Lord take my hand» и далее — весь spiritual gospel из репертуара преподобной Махалии Джексон.

— И что сделали тевтонцы?

— Ушли, — отвечает Ясин собеседник.

— Сейчас они обязательно нашли бы у Миндовга чертежи ядерной бомбы. Или химическое оружие.

— Это уже нюансы. — Он чешет щетину. — Что важно, так это то, что папа римский прислал новообращенному христианину корону. Миндовг стал королем. Первым и последним в нашей истории.