Озеро - [14]

— Нет. Женщина, которая приходит ко мне, делает массаж гораздо лучше — более опытная и старательная.

Мияко подумала о том, что помимо приходящей массажистки, его экономка Умэко тоже делает ему массаж. Мысль эта вызвала в ней неприязненное чувство, и ей расхотелось растирать старику ноги. Арита ухватил ее за палец и потянул к ямке у копчика, но Мияко отстранилась.

— Длинные пальцы, как у меня, для такого массажа не годятся, — сказала она в оправдание.

— Ты так считаешь?.. Ошибаешься. Всякие пальцы годятся — особенно если ими движет любовь молодой женщины.

— Не кажется ли вам, что для этого лучше бы подошли короткие пальцы Сатико? Вы уж позвольте ей попробовать.

Старик не ответил. Мияко вдруг вспомнились строки из романа Радиге «Бес в крови». Сначала она посмотрела кинофильм, а потом прочитала и саму книгу. «Не хочу сделать твою жизнь несчастной. Я плачу, потому что слишком стара для тебя, — сказала Марта. Эти слова любви были по-детски наивны и в то же время возвышенны. Потом мне пришлось испытать немало страстных увлечений, но больше уже никогда я не сталкивался со столь трогательным проявлением чистых чувств, как у этой девятнадцатилетней девушки, страдавшей оттого, что она считала себя старой». Возлюбленному Марты исполнилось только шестнадцать. Сама же Марта была много моложе двадцатипятилетней Мияко, и, прочитав эти строки, Мияко долго не могла прийти в себя, раздумывая о безвозвратно уходящей молодости.

Арита часто повторял, что Мияко выглядит моложе своих лет. И это было правдой не только потому, что старик судил пристрастно. Так считали все, кто ее окружал. Слушая, как Арита говорил о ее молодости, Мияко чувствовала, что он радуется этому и в то же время печалится. Печалится, поскольку знает: наступит время — и свежесть, юная красота Мияко поблекнут, а тело лишится упругости и одряхлеет. Может показаться странным и даже непристойным, когда почти семидесятилетний старец требует большей молодости от двадцатипятилетней возлюбленной, но Мияко не сердилась на него. Напротив, эта его требовательность подстегивала ее стремление казаться еще моложе. Удивительно было другое: то, что старик Арита, страстно желавший молодости Мияко, в то же время жаждал проявления ею чувства материнства. И Мияко тоже, сама того не желая, иногда вдруг начинала ощущать себя матерью.

— Почему вы так долго не приходили? Наверно, расстроились, что проиграли пари? — спросила Мияко, массируя ему спину.

— Вовсе нет, — пробормотал старик, ворочая морщинистой, как у черепахи, шеей. — У меня был приступ невралгии.

— А может, потому что предпочитаете опытную массажистку, которая приходит к вам на дом?

— Может быть. И потом… Я думал, что ты не позволишь мне спать, положив твою руку под голову — ведь я проиграл то пари.

— Отчего же? Пожалуйста.

Мияко знала: Арита уже в тех годах, когда достаточно растереть ему поясницу и позволить положить голову ей на грудь, и он ощутит блаженство — большего ему не требовалось. Все еще занятый работой старец называл часы пребывания в доме Мияко «освобождением от рабства». Эти слова напоминали Мияко о том, что для нее такие часы были «часами рабства».

— Ты не простудишься после ванны в легком кимоно?.. Спасибо, больше не надо. — Арита повернулся на бок. Как и предполагала Мияко, которой уже надоело массажировать старика, обещание подложить ему руку под голову подействовало как раз вовремя.

— Расскажи, что ты чувствовала, когда тебя преследовал тот мужчина в синей шляпе?

— Мне было приятно. А цвет шляпы тут ни при чем, — с нарочитой веселостью произнесла Мияко.

— По мне все равно, какая шляпа. Лишь бы он не рассчитывал на нечто большее, чем просто тащиться за тобой.

— А позавчера до самой аптеки за мной шел странный мужчина. Я так перепугалась, что сумку уронила.

— Ну и ну! Двое мужчин за одну неделю — не слишком ли?!

— Я и сама так думаю, — кивнула Мияко, подсовывая ладонь ему под голову.

В отличие от Тацу, у старика не вызвало подозрений признание Мияко, будто она уронила сумку. Наверное, все его внимание сосредоточилось на ее преследователях. Удивление старика вызвало у нее радостное чувство. На душе стало легче.

Уткнувшись лицом в ложбинку между ее теплых, упругих грудей, он прижал их к вискам и прошептал:

— Мои.

— Ваши, ваши, — успокаивающе подтвердила она и замерла, глядя на седую голову старика. На ее глазах выступили слезы.

Она погасила свет. В наступившей темноте перед ней всплыло лицо человека, который, по-видимому, подобрал ее сумку. В тот миг, когда он остановился, увидев ее, его лицо исказила гримаса страдания; казалось, он вот-вот заплачет. «Ох!» — должно быть, простонал он. И хотя голоса не было слышно, Мияко уловила этот стон.

Он прошел мимо, потом внезапно обернулся и поглядел на Мияко. Блеск ее волос, матовость кожи отозвались в нем острым приступом тоски. И он застонал, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Услышав беззвучный стон, она бросила единственный взгляд на его искаженное болью лицо. Но этого было достаточно, и он сразу пошел за ней следом. Мияко он показался каким-то потерянным. Она почувствовала, как некая темная тень отделилась от него и проникла в ее душу.