Озабоченный - [3]

— Резать я тебе не нанималась, — заявила Катришка, протягивая нож.

— Хорошо, — покладисто согласился я.

— Всё, больше я к тебе не подойду, хоть убейся. И чтобы сам посуду на кухню утащил.

— О-как? — я поднял бровь, намекая, что руки у меня всё-таки костылями заняты.

— Мне некогда, справишься. Мне на речку собираться. Такой денёк пропускать — грех. Лето кончается. Середина августа, не заметил?

— С кем собралась? — поинтересовался из вежливости.

— К сожалению, только с Надькой. Мужички, увы, не предусмотрены, так что моя девичья честь в очередной раз не пострадает. Можешь не беспокоиться.

— Было бы за что переживать, — отмахнулся я, приступая к нарезанию хлеба. — Кто на тебя, страшилищу, посмотрит, — произнёс любовно.

— Это на меня-то?! — искренне возмутилась Катришка, шутки категорически не принимая. — А так! А так! А так! — восклицая, принимала сексуальные, по её мнению, позы.

Смотрелась она здорово. Не был бы братом… но для меня она навсегда останется малявкой, несмотря на разницу всего лишь в год. Ну, чуть больше: ей через полгода шестнадцать, мне через пару месяцев семнадцать стукнет.

— Красава, красава, угомонись! — сдался я, в знаке примирения поднимая руки.

— Так-то вот! — гордо заключила она, и тут её взгляд упал на экран ноута, развёрнутый почти в её сторону. — Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась она, глядя, как мужчина в костюме раскачивает перед лицом женщины блестящие часы. — А звук где?

Догадавшись, потянулась выдёргивать из гнезда наушники. Я её руку перехватил. Не тронь, мол, не твоё, не хапай.

И мысленно застонал. Я не то, что бы стыдился своего непонятно откуда взявшегося увлечения, но и не афишировал. Больше, наверное, опасался убедиться в том, что мне гипноз неподвластен. Боялся проверки делом, даже мысленно откладывая начало практики с «живым материалом», желательно со мной не знакомым, на когда-нибудь потом, когда, например, выздоровею окончательно. Ну, когда от костылей хотя бы избавлюсь. Становиться мишенью для едких насмешек не хотелось категорически.

— Ты что, в эти понты голимые веришь? — возмутилась она, попытавшись выдернуть перехваченную конечность из захвата.

Сила в пальцы вернулась не так давно, и я пока ещё любил демонстрировать хват. Приятно быть сильнее сестры, когда буквально месяц назад всё было наоборот.

— Это не понты, Катриша, — серьёзно сказал я, делая лицо как можно уверенней и суровей. Ну, постарался сделать — внутри всё похолодело. Будто зимней стужей дунуло.

— Да там, в телике, в этих шоу дебильных, гипнотических, всё сценарием расписано, а в цирке — нам Сашка Злобин рассказывал, которого фокусник на сцену вызывал — говорил, что специально поддавался, чтобы смешнее вышло. — Заявила младшая сестра безапелляционно, с подростковой категоричностью, якобы со знанием дела. — Да отпусти ты руку, медведь! Больно же. — Я медленно разжал захват.

— Ну-ка, попробуй меня загипнотизировать, а? Слабо? Только не отмазывайся! — со злостью растирая запястье, подначила меня Катришка.

— И на костыли не кивай! — продолжила, усиливая нажим, проследив за моими бегающими в панике глазами. — И не говори, что ничему не научился. Ты две недели сутками за буком сидишь, а раньше, когда только в коляске ездил, лишь в мобилке игрухи гонял. Я до сих пор думала, что ты во что-то рубишься, сна не видя, а ты, оказывается, ерундой голимой увлёкся… ну, я жду. — И с таким высокомерием свой монолог закончила, что я купился. На глупое, детское «слабо».

«Проходу от насмешек не будет…», — тоскливо подумалось мне, когда я на секунду зажмурился и… решительно распахнул глаза. Была — не была! Захлопнул крышку ноута, отрезая себе путь к отступлению…

Сгоняв сестру задёрнуть шторы, выключить смартфон, — заодно и свой отрубил, — усадил девчушку на диван, собранный мамой в сидячее положение, и расположился на компьютерном стуле с давно испорченными колёсиками прямо напротив Катришки. Во время всей этой подготовительной суеты я бешено перебирал варианты введения в транс, которые от волнения путались, терялись, смешивались друг с другом. Так ничего толком из вычитанного и высмотренного в интернете материала не выбрав, прокашлялся и заговорил хриплым от застрявшей в горле шершавой гадости голосом. Кашель не помог нисколечко.

— Не дёргайся, пожалуйста. Сядь поудобней, расслабься, — старался говорить ровно, уверенно и размеренно. Получалось это, по-моему, плохо. — Выбрось из головы все мысли, сосредоточься на ощущениях… слушай только мой голос…

Катришка вдруг усмехнулась.

— Как это, мысли выбросить? Это что тебе, мусорное ведро?

— Твои — да. Не отвлекайся, Катрин.

— Чего это мои? У тебя там, в недотёпке твоей, тараканы размером со слона топают, а мусор у меня?

— Да хорошие у тебя мысли, красивые даже, и сама ты красавица… всё, успокаиваемся: глубокий вдох — медленный выдох…

Она разволновалась, я заметил. То лямку бюстгальтера на голом плече, откуда намеренно сполз рукав бесформенной домашней футболки поправит, то коротенькие шортики из какого-то мягкого материала дёрнет, то волосы тронет — тёмно-русые, тяжёлые, длинные, собранные на скорую руку в затылочный узел с торчащими во все стороны волнами резинки из толстого бархата, то губы сожмёт, как помаду проверит, то попой поёрзает. Было видно, что Катришка мечтает включить заднюю. Первоначальный задор растаял, как снег на солнцепёке, и не убегала с дивана лишь только из упрямства — сама же на «слабо» старшего брата взяла, развела, можно сказать, как лоха.