Овсянка - [4]

Конан навзничь парил в пустом сизом пространстве, и Антону были хорошо видны его босые, посиневшие, будто от холода, ноги. Верхом на Конане сидела девочка, которая катала его на лошади. Она была полностью одета; к подошве ботинка прилипла сухая травинка. У девочки были неподвижные, будто каменные затылок и плечи, но узкие бедра бешено дергались, заставляя Конана содрогаться, будто большую, набитую тряпьем куклу. Пахло потом и навозом. Перед глазами Антона мелькала лишь белая полоска тела между красной курточкой и низко посаженными джинсами. Каждое движение девочки сопровождалось стуком и громыханием, и невидимая плоскость, на которой лежал Конан, раскачивалась все сильнее. Конан тоскливо взвыл, Антон вздрогнул и резко выпрямился, приходя в себя.

Поезд метро, подвывая и раскачиваясь, тормозил у станции. В вагоне было невыносимо душно. Антона затерли в угол, и прямо над ним нависала мохнатая влажная подмышка какого-то здоровяка. Рыжеватые волосы слиплись в сосульки. Антон затошнило; толкаясь и наступая на ноги входящих, он выскочил из вагона и бросился на улицу.

Отдышавшись и оглядевшись, Антон понял, что не доехал до дома всего одну станцию. Подземный переход вывел его к пестрому, как попугай, торговому центру. По выложенной плиткой площади у входа с вкусным рокотом рассекали на досках мальчишки; на лавочках у фонтана стайки девиц, обвешанных пакетами, ели мороженое и пили пиво, демонстративно не глядя на скейтбордистов. А из-за фонтана виднелись клены, растущие на длинном, вытянутым вдоль здания газоне.

Едва увидев их нежно-зеленые верхушки, Антон понял, что вовсе не был последним человеком, с которым говорил Конан. У него появилась иррациональная уверенность, что юные лошадницы прекрасно знают, что случилось с его другом. Охваченный смутной тоской, Антон замедлил шаги и скрестил пальцы, обходя фонтан.

Детская примета не помогла. Лошади были на месте, и рядом с ними курили три девочки – будто так и простояли всю неделю, не двигаясь с места, лишь изредка описывая круг, ведя в поводу коня с очередным желающим покататься пьяным. Антон понятия не имел, как к ним подступиться. Самым простым было бы заплатить, взгромоздиться в седло и, пока девочка ведет коня по кругу, затеять разговор. Однако Антону категорически не хотелось лезть на одного из одров; при одной мысли о таком катании подкатывало к горлу. Так ничего и не придумав, Антон нога за ногу поплелся мимо, искоса поглядывая на троицу.

Его заметили. Девочки зашептались, подталкивая друг друга локтями; одна потянула за повод, оттаскивая коня от травы, и повела его навстречу Антону. Кажется, та самая, что катала неделю назад Конана, – на взгляд Антона, девочки ничем, кроме цвета курток, друг от друга не отличались. Эта была в красной.

– Помогите лошадкам на корм, – сказала она. – Мы вас покатаем.

Антон остановился и с вымученной улыбкой покачал головой. Девочка подошла ближе, и Антон понял, что она старше, чем казалось: лет семнадцать, может, даже чуть больше. Под безмятежной и глуповатой маской девичьего личика чудились глухая обида на весь мир, груз какого-то гадкого и в то же время обыденного опыта, готовность обороняться. Антон тут же отказался от идеи напрямую спросить о Конане. Стоит задать вопрос – и девочка откажется признавать даже то, что Конан катался здесь неделю назад. Скажет – не помню, не знаю, не было ничего. На всякий случай скажет. Чтоб не связываться.

– Как тебя зовут? – спросил Антон.

– Даша, – ответила девочка и поправила челку.

– А я Антон, – сказал Антон и замолчал, не представляя, как и о чем говорить с ней дальше. Даша тоже молчала, двигая челюстями и оценивающе разглядывая Антона. Он неловко ткнул коня пальцем; шерсть под рукой была теплая и влажная. «Как подмышка», – мельком подумал Антон, и его передернуло. Девочка хихикнула.

– Чем ты кормишь своих лошадок, Даша? – промямлил Антон первое, что пришло в голову.

Глаза у девочки снова сделались как у куклы, и Антону сразу стало легче. Даша захлопала ресницами так, что с них посыпались комочки туши.

– Овсом… Кашей из отрубей… Сеном. Морковку даем, – старательно перечисляла Даша. Антон слушал и вдумчиво кивал, чувствуя себя идиотом.

Еще большим идиотом он почувствовал себя, когда вдруг, неожиданно для самого себя, пригласил Дашу выпить кофе.

– А ты прикольный, – сказала она и передвинула жвачку за другую щеку. – Лучше пива.

– Да ваааали отсюда! – взвизгнула на кухне Дашка, и Антон проснулся окончательно.

На кухне неразборчиво бубнили голоса. Бас, густой, как из бочки, просил о чем-то. Дашка злилась: агрессивно растягивала гласные, напирала на «а», и ее тонкий голосок звучал почти карикатурно. Дашка была возмущена и в тоже время чем-то довольна – Антон, проигравший ей множество словесных битв, понял, что она опять выходит победительницей. Вот только над кем? Сказано же было – никаких гостей, даже подружек, никогда, ни под каким видом… Не говоря уже о басовитых мужчинах – в три часа ночи, когда Антон спит, измотанный очередной вечерней сценой и последовавшим за ней бурным примирением…

Антон свернулся в клубок и зарычал от бешенства и стыда. Докатился. Малолетняя дрянь устраивает пэтэушные разборки на его кухне… Антон сел на кровати и протер глаза. Вроде какой-то прыщавый подросток болтался последнюю неделю у подъезда. Кажется, Антон один раз даже видел, как Дашка с ним разговаривала – презрительно, через губу, но она всегда так разговаривает… Мужчина продолжал гудеть. Антон уловил слово «отдай».