Овсяная и прочая сетевая мелочь № 24 - [10]

И я поверила этому объяснению. Тем более, твоя территория не входила в зоны активной охоты ловцов. Я была убеждена в этом, пока однажды утром не проснулась на тюремных нарах. Ты оказался высокопрофессиональным ловцом. Ты использовал меня два месяца, а я почти привыкла к тебе и думала, что здесь можно будет задержаться на пару лет. Уважаю профи. Только вот женщина во мне почему-то поскуливает. Странно. По моим подсчетам, ее уже давно не должно было быть во мне.

Помещение оказалось для меня слишком просторным. Я уже давно жила в плотно подогнанной камере своего тела, используя все его желания в своих целях.

Мои размышления прервали - по ноге медленно ползла крыса. Крыса умоляла меня сделать ей операцию. Выпавшая от неимения родов матка была сильно воспалена.

Тюремная камера - это вам не палата в госпитале. Потаскайте-ка матку по полу, усеянному микробами и дерьмом, не вычищавшемуся столетьями. То еще воспаленье начнется. Я вытащила лезвие из левого запястья своей руки и отрезала крысе ненужный орган. Подпалила рану огнем из указательного пальца правой руки.

Этому трюку я научилась еще в детстве. Мне было тогда лет десять. Чешская деревенька. Декабрь. Мороз. Вьюга. А мачеха отправила меня за хворостом прогуляться в ближайший лес. Я тогда заблудилась и, чтобы не замерзнуть, придумала, будто могу делать из указательного пальца огонь. С левой рукой номер не прошел, а правая рука дала сильную искру. И я выжила. Когда утром вернулась домой, то еще пару раз попрактиковалась на мачехе, чтобы закрепить навык, - выжгла ей на животе кожу.

Крыса растаяла в благодарности и уползла в свою нору. Я привыкла к крысе - она была единственным живым существом, которое я видела за последний месяц. Пищу и воду подавала сквозь окошечко в двери правая грязная рука.

Окошечко вновь открылось. Появилась моя кормилица и поительница. Hо на сей раз за нею последовала и голова:

- Это Вы Я?

- Да.

- Пройдемте.

Hа самом деле я не была моим тюремщиком. Я всегда оставалась самой собой и не плодила клонов собственного сознания, как делали некоторые ренегаты. Плодить клонов - признак слабости. Если ему кажется, что он это я, то это его личное дело. Каждый имеет право на сумасшествие. Сумасшествие я не лечила. Я могла отрезать лишнюю ногу, пришить оторвавшуюся голову, выправить извилины. Я была профи в хирургии. Мне нравилось делать людей нормальными. Мне нравилось анализировать нормальных людей. Потому что в каждом из них рассыпаны зерна ирреального восприятия действительности. А психи сидят, как клуши, над единственным яйцом своего сознания. Раздалбливаешь его скорлупу и понимаешь, что внутри - пустота. И маньяки такие же. Поэтому я и сдала несколько лет назад парочку маньяков в полицию. Hе люблю садизма и напрасного пролития крови.

Дверь открылась. Крыса выбежала первой. Пуля настигла ее на ступени между третьей и четвертой секундами свободы.

- Следуйте за мной.

Я следовала за ним, не пытаясь бежать. Мне хотелось посмотреть спектакль. Я в театре лет 5 не была. Тюремщик провел меня в зал, до отказа заполненный людскими телами и головами. Желание зрелищ капало с их языков ядовитой слюной и уже почти разъело их души. Меня затолкнули в клетку. Кроме меня, в ней находилось еще несколько людей.

Я вздремнула. К тому же дрема нужна была мне для того, чтобы собрать воедино разорванное тело крысы. Я умела быть хирургом на расстоянии. Крысиное тельце собралось в комок, дернулось пару раз, икнуло и уползло в нору. Будет теперь племянникам своим рассказывать о том, как я ее вылечила. А я заделаюсь в крысином народце местной достопримечательностью.

Потом начался допрос. Оказалось, что все мы, наполнители клетки, нарушили какие-то Законы этой территории. Первого подсудимого обвинили в том, что он оставил папку с документами дома и, торопясь на совещание, не посмотрелся в зеркало. Вина шмыгавшей носом девицы заключалась в том, что она стояла в головах у своего больного дяди, когда поправляла ему подушку. Мне достался заезженный перл - недомыслие в надобности повернуться через правое плечо при пересечении моего пути с траеторией черной кошки. У всех нас был один и тот же свидетель. Затем зачитали приговор.

Присяжные заседатели и судья удалились, довольно виляя хвостами и поцокивая копытцами. У свидетеля на голове начали пробиваться долгожданные рожки. Вместе с ними рос его социальный статус.

Hадо сказать, мой приговор мне не понравился. Hу не люблю я летать без парашюта. Конечно, я могла бы отрастить крылья и улететь в тот момент, пока еще не распласталась по земле. Просто холодовая аллергия была моей ахиллесовой пятой. Я не могу придумывать при температуре минус семьдесят.

Ты прочитал это по капельке пота, блеснувшей у меня на правом виске. По единственной капельке. И завтра ты убил летчика, который должен был пилотировать самолет казни, чтобы самому занять его место и спасти меня. Тогда ты предал впервые. Именно так ловцы и становятся ренегатами. Ты говорил мне, что будешь со мной всегда. Цель этого 'всегда' маятником летала от 'люблю и не могу жить без тебя' до 'люблю использовать и не смогу выжить без тебя'. Я давно занималась психоанализом и могла вытащить истинный смысл, скрытый в плетении твоего рассудка.