Овертайм - [39]

В новой трехкомнатной квартире я спал в общей комнате, ее в семье называли «зала», шестнадцать квадратных метров — необъятная площадь. Комнатка в восемь метров — там бабушка с дедом жили. Дед, правда, умер вскоре, года через три, как получили квартиру. Дальняя комната — спальня родителей. Зала — проходная, только через нее можно пройти и к бабушке, и к родителям. Телевизор отец купил, когда мы еще жили в бараке. КВН, с линзой. Потом что-то поновее поставили в зале. В то время на такие вещи, что рядом спит ребенок, не обращали внимания. Впрочем, Анастасия тоже спокойно спит при работающем телевизоре.

За нашим домом находился заболоченный пустырь, и там я умудрился утонуть в болоте. Хорошо, мужики вытащили, еще немного — и меня бы засосало. Кладбище рядом было, потом его снесли, но мы проводили там все время. Те места вскоре стали неузнаваемы — ни кладбища, ни пустыря, ни болота. Зато во дворе разбили настоящий парк. Там мы играли в бадминтон, в казаки-разбойники, в футбол. У нас, кстати, не только хоккейная, но и неплохая футбольная команда была. Мы выиграли первенство Москвы в дворовом турнире «Кожаный мяч» и поехали в Краснодар на всесоюзный финал «Кожаного мяча». Мне тогда стукнуло лет десять. Это была моя первая поездка на поезде в другой город. С нами отправился Борис Николаевич.

Все мои впечатления от Краснодара — сплошной праздник. Единственное, что его омрачило, — это команда Грузии, там ребята уже брились, на голову выше нас, из себя видные. Всем в подгруппе они позабивали по десять мячей, особо не церемонясь. По правилам нельзя было играть в турнире тем, кто занимается в детских спортивных школах или старше определенного возраста. Что для кавказских ребят какие-то правила! Они и выиграли турнир. Но и для нас, верных лозунгу Кубертена, главным была не победа, главное — участие. Пацанам с московской рабочей окраины попасть на всесоюзный турнир! В Краснодар!.. Жили мы в общежитии. Арбузов — море, и дешевые, мы ими просто объедались. Куда-то нас на экскурсии возили, но самое большое впечатление: мы все в поезде, мы — одна команда, тем более в таком сопливом возрасте.

Вот такой обычный двор с московской окраины, необычный только тем, что в нем соорудили «коробку».

Я и сейчас благодарен людям, которые ее сделали, которые следили за ней, которые невольно воспитывали нас. И вдруг все в один день разломали. Я приехал в свой старый двор, а на месте площадки — гаражи. Сейчас в Москве дворы — унылое зрелище, энтузиасты повымерли, катков почти не заливают. А без льда в детстве стать хорошим хоккеистом почти невозможно. Тем более что и сейчас в московских спортивных школах не так уж и много искусственного льда. Впрочем, и зимы в Москве не такие крепкие, как раньше, чтобы несколько месяцев можно было кататься на естественном льду.

Я забегу немного вперед. Когда я уже играл в юношеской команде ЦСКА, нас пригласили в Канаду. Долго боялись выпускать, сомневались, все же первый раз в истории хоккея юношеская команда из Европы приедет играть с юношами Канады. Шел 1974 год, мне еще не исполнилось шестнадцати. Но вот летим, и когда подлетаем к Монреалю, стюардесса рассказывает, что из себя представляет этот город, и называет фантастическую цифру: не то 200, не то 300, а может, даже 400 искусственных катков! В одном городе Монреале! В то время на весь Советский Союз их было, наверное, всего несколько десятков.

Те ушедшие в историю дворовые площадки давали постоянный приток в советский хоккей. Я не был от рождения хорошим конькобежцем и, возможно, не очень хорошо владел коньками. Но благодаря тому, что мог часами крутиться на льду, я стал вполне прилично кататься.

Итак, меня записали в школу ЦСКА. В то время ребята моего возраста еще не участвовали в первенстве спортивных школ Москвы, предстояло ждать два года. Но команду уже собрали, и ей даже на какое-то время выделялся искусственный лед во Дворце спорта. Мне надо было вставать в пять утра, чтобы добраться к семи до Дворца спорта ЦСКА. Всего выделяли нам 45 минут раз или два в неделю. В первый раз, когда нам сказали приехать к семи, я не мог уснуть всю ночь, боялся проспать. В то время покататься на искусственном льду в Москве — это было нечто!

Хотя команду уже укомплектовали, но что-то Юрий Александрович увидел во мне и включил в ее состав. Он был моим первым тренером. Я никогда не забуду, с какой теплотой и вниманием он относился к нам, вкладывал в нас всю душу и знания. Мы для него были как его собственные дети. Шла середина сезона, когда меня сразу поставили на игру, — так я стал «армейцем». Душой и заводилой моей первой команды в ЦСКА считался Иван Иванович Авдеев, его звали Иваном Ивановичем уже с пяти лет. Иван Иванович с пяти и рос в клубе, был как талисман, его все знали и любили.

Юрий Александрович после второй тренировки выдал мне настоящую детскую хоккейную форму: маленькие щитки, маленькие перчаточки. Самое главное — он дал мне майку ЦСКА! До этого я играл в каких-то желтых, по колено, майках. А тут майка по размеру. И — Боже мой! — фетровые номера, чтобы мама пришила. Во всех дневниках, журналах, где угодно я потом рисовал эмблему ЦСКА. Еще дали белый фетр, чтобы из него вырезать номера на рукаве. Я получил третий номер и помню, как выкраивал эту тройку, потом ее мама пришивала — целая история. Я, счастливый, так в форме и уснул.