Оула - [25]

«А ведь красивый парень! Хоть и инородец, а как как хорошо сложен. Небось, Господь и здоровьем, и силушкой не обидел. Если верить «стукачам», вон как били его в машине — хрустел как фантик, а выжил! И каков! Жалко его в расход, да надо. Куда я его дену?!» — Шурыгин качал головой и смотрел на пленника обреченно, будто он действительно давно убитый, а здесь так, привиделся. Майор вызвал конвой, и финна увели опять в камеру.

— Ну что, Заюшка, как тебе чухонец!?..

Матвей Никифорович, стоя у открытого шкафа, наливал себе коньяк. Вошедшая секретарша, услышав вопрос, удивленно вскинула коромыслики бровей и выгнула дугой губы.

— А что, человек как человек, — она побаивалась, невинных вопросов своего шефа. У него всегда на уме что-то было неожиданное.

— Я спрашиваю, хорош, нет, парень-то? — майор держал полную стопку и как бы ждал ответа, не решаясь выпить.

— Да что Вы Матвей Никифорович, в самом деле, парень как парень, ничего особенного только вот руки…, — Зоя вновь вспомнила руки пленного финна, оголенные до локтей, которые он держал перед собой. Это были крепкие, сильные руки, хотя еще и юноши, но успевшие наработаться, развиться раньше времени, веревками завязаться в мышечные узлы. Широкие ладони бугрились от мозолей, пальцы — короткие, мощные.

— Музыкальные, что ли!? — майор взглянул на свободную правую руку узкую, с длинными, костистыми пальцами, посжимал их в кулачек несколько раз, и, повернувшись к шкафу, закрыл дверцу. Ему частенько говорили, что у него руки пианиста.

— Ну, что-то вроде того, — сказала Зоя вслух, а про себя подумала совсем другое. В тайне ей всегда хотелось отдаваться силе и грубостиго, до боли, до хруста в суставах и ребрах, до крови.…

Матвей Никифорович опрокинул в себя жидкость. Замер на мгновение, шевельнул губами, смакуя приятное жжение и почувствовав в глазах влагу, начал глотать коньяк маленькими порциями, двигая острым кадыком. Зоя же, проглотив слюну, уселась напротив.

— Так что, вы вызывали, Матвей Никифорович?

— Давай посидим, Заюшка, повечеруем. Что-то устал я, как собака, — майор с удовлетворением отметил, что коньячок прошел как надо. — Ты собери что-нибудь на стол и достань что осталось в шкафу.

Зоя вскочила и скоренько собрала на стол. Разлила янтарную жидкость по стаканчикам и, взяв свой, присела на подлокотник шефского кресла, немного потеснив его мягким бедром. Чокнулись, и как по команде отпили половину, отпили и замерли на несколько секунд, наслаждаясь огненной крепостью напитка, и кивнув друг другу, допили остатки одним глотком.

Шурыгин достал портсигар и, щелкнув замочком, раскрытой книгой протянул его секретарше.

— Мерси-и, — Зоя выколупнула одну папироску и тут же взяла в рот.

— Понимаешь, — майор поднес ей зажженную спичку и, дождавшись, когда девушка раскурила, продолжил. — По документам человека нет, а на самом деле он живехонек.

— Как это? — Зоя сползла с подлокотника, обошла стол и уселась напротив Шурыгина. — Что значит — нет человека, и есть в тоже время?!

— Вот-вот, я и говорю, нет никаких вообще документов, кроме акта о расстреле. Заверенного, подписанного как положено, с печатью. А он жив себе и только что навестил нас с тобой, — майор вытянул под столом ноги. Зоя, легко встав, снова налила себе и шефу по полной.

— Это кто же нас посетил? — и тут же вскинула голову на майора. — Это не чухонец ли?!

— Так точно, товарищ секретарь-машинистка, он самый…

Зоя так и стояла в полу наклоне с полной стопочкой и смотрела, не мигая, на шефа.

— Он что, и не финн вовсе?!

— Финн, финн, я проверил. Только, я повторяю, по документу он расстрелян еще в декабре прошлого года.

— И что же теперь с ним делать? — девушка, наконец, выпрямилась и взглянула на свой коньяк

— Думаю, раз по документам его нет, так и не должно его быть, — майор осторожно поставил пустую стопку на стол. — Нужно будет бумагу придумать на него, на всякий случай, а число я сам поставлю. Что-нибудь вроде несчастного случая…. Вот только фамилию и имя надо дать парню русские. Ты там поройся у себя в архивах, а? Заюшка?!

— Да-да, конечно, как скажете, Матвей Никифорович!

Не сказать, чтобы ей было жалко парня, но с другой стороны, опять вспомнив его руки, что-то шевельнулось, что-то, словно переключилось в голове, а может от выпитого коньяка затеплело в груди, оттаяло.

— А как на счет пользы, а?.. — Зоя смотрела на шефа чуть хитровато, ухмыляясь как вождь на портрете. Забытая папироса дымилась тонкой струйкой в пепельнице.

— Какой пользы, Заюшка, ты о чем?

Зоя любила слегка попудрить мозги шефу, поинтриговать его самую малость. Но меру знала и не затягивала игру.

— Так Вы ж сами часто говорите, что в хозяйстве все сгодится.…

— Ну, и…, дальше что?

— Вот я и подумала о пользе Народному хозяйству…

Секретарша вовсю улыбалась. Она уловила момент, когда глаза у Шурыгина, тускло блеснув, заострились и слегка кольнули ее.

— Матвей Никифорович, я подумала, может, он сгодился бы на одной из народных строек. Скажем, на строительстве канала или, к примеру, на строительстве железной дороги в отдаленных таежных краях.… Да мало ли, где сейчас руки нужны!..

Зоя больше не улыбалась, а наивно смотрела на своего начальника. Не отводя глаз от своей помощницы, майор глубоко затянулся папиросой и, откинув голову назад, паровозом выпустил струю дыма в потолок.