Отворите мне темницу - [113]

Иверзнев молчал, стараясь не рассмеяться – и чувствуя одновременно, как комок горечи подступает к горлу. Что можно было отвечать, глядя в распахнутые прямо ему в лицо мокрые глаза? Ничего, кроме правды.

– Наталья Владимировна, здесь полным-полно невинных людей. Устинья такой же честный человек, как мы с вами. Ни в чём не виноват Антип. О Василисе я знаю меньше. В её бумагах сказано, что она убила свою барыню. Насколько это истинно – пока не могу судить. Ефим Силин… Там очень тяжёлая история. Когда-нибудь, возможно, расскажу вам её.

– Но… но как же такое может быть?! И папа ничего этого не знает?!

Иверзнев неопределённо усмехнулся, понимая, что выкрутиться из этого переплёта ему будет нелегко. Старательно подбирая слова, заговорил:

– Наталья Владимировна, вы не должны, я думаю, осуждать вашего отца. Он выполняет свой долг так, как его понимает. Не он первый, не он последний.

– Но вы были готовы нынче его застрелить!

– Да, чёрт возьми! – не выдержал Иверзнев. – Потому что я не выношу несправедливости и поспешных решений! И неспособности отвечать за эти решения! И… – чудовищным усилием воли сдержавшись, он шумно вздохнул и с минуту молчал, слушая, как рядом тихо, испуганно дышит Наташа. Чуть погодя медленно сказал:

– Будет лучше, если этот разговор останется между нами, Наталья Владимировна.

– Разумеется, я никому не скажу! Я не фискалка!

– Ничуть не сомневаюсь. И я прошу вас более не вызывать меня на разговор о вашем папеньке. Он вам отец и вы его любите. Он не делает здесь ничего такого, чего не делалось бы до него. И здесь, на Александровском, и на Илгинском, и на Николаевском… За Байкалом, в рудниках, всё ещё хуже. А ваш папенька – что ж… Нельзя судить топор, который рубит палец. Виноват во всяком случае не топор, а рука, которая его держала. И голова, которая рассчитывала удар. С них и начинать надобно.

Наташа ничего не ответила. В молчании они прошли несколько минут. Впереди уже показалась блестящая под месяцем крыша заводской конторы, когда Наташа медленно, не оборачиваясь к своему спутнику, выговорила:

– Какое счастье, какое счастье, что я не осталась в Петербурге… Ведь я всерьёз думала об этом! Меня уговаривали и тётя, и кузины! Все пугали, что я еду в ужасное место, где бродят медведи и разбойники… Страшно подумать, что я сидела бы сейчас в тётином доме на Мойке и… и… и не видела бы всех этих людей! И ничего не знала бы! И готовилась бы к балам и раутам! И… ничем бы не могла помочь… Впрочем, помочь я и сейчас не могу, но… – смешавшись, она умолкла.

– Когда-нибудь сможете. – пообещал тот. – Мне кажется, что сможете. Хотя ваша тётя была отчасти права: и медведей, и разбойников здесь хватает. Но зато не придётся тратить время на корсетную и оборочную чепуху!

Наташа улыбнулась. Задумчиво проговорила:

– Я так и не успела разобрать книги… Вы успеваете здесь читать, Михаил Николаевич?

– С большим трудом. – честно сознался Иверзнев. – Но если у вас есть последние новинки…

– Буду рада вам их дать. – Наташа вдруг в изумлении остановилась посреди дороги. – Боже мой! А… почему у нас только одно окно горит? Папеньки нет дома?

«Слава Богу.» – подумал Иверзнев. Всю дорогу он с тревогой думал о том, как можно будет объяснить начальнику завода целый день отсутствия дома шестнадцатилетней дочери. – «Странно, что её до сих пор не забрали из лазарета под конвоем!»

– Волынин, добрый вечер! – поздоровалась Наташа с казаком, сидящим на крыльце: в потёмках светился красным огонёк «носогрейки». – А где папа?

– Господин начальник завода в гости ушедши, барышня. – донеслось с крыльца. – Вас не дождались.

– Он даже не спрашивал, где я? – удивилась Наташа.

– Как же-с, спрашивали. Так Агашка ответила, что вы у господ Стевецких до вечера.

Наташа с облегчением вздохнула, поворачиваясь к Иверзневу:

– Что ж… Не хотите ли чаю?

– К сожалению, не могу, Наталья Владимировна. – твёрдо отказался тот. – Я должен быть в лазарете, там постоянно что-то случается. А Устинью лучше сегодня освободить от ночных забот.

– Вы правы, конечно, вы правы. – поспешно согласилась Наташа. Она уже зашла в калитку и стояла, держась одной рукой за влажную перекладину. – Скажите, можно ли мне ещё раз прийти в лазарет?

– Если ваш папенька позволит. – без улыбки ответил Михаил. Наташа грустно покачала головой.

– Думаю, что не позволит. Я ведь и сегодня солгала, что иду к Стевецким. Но я что-нибудь непременно придумаю!

– Во второй раз эта выдумка не пройдёт. – уверенно сказал Иверзнев. – Обман всегда обман, рано или поздно он раскрывается. Мне кажется, вам не стоит расстраивать вашего папеньку. Ведь Владимир Ксаверьевич может в самом деле отправить вас в Петербург.

– Но… что же мне делать? – шёпотом спросила Наташа. – Это же невозможно – целыми днями сидеть дома!

– Не торопитесь. – улыбнулся он. – Ни завод, ни лазарет, ни разбойники никуда в ближайшие годы не денутся… к сожалению. Дайте вашему отцу осмотреться, привыкнуть к здешним людям. Возможно, он ещё переменит своё отношение…

– Навряд ли. – вздохнула Наташа. – Папенька не меняется. Я жила в институте шесть лет, почти не виделась с ним – и, вернувшись в дом, встретила те же разговоры, те же слова… Михаил Николаевич, но вы же сможете заходить к нам?