Отворите мне темницу - [115]
– Смотри, маслёнок! Васёнка! А вон ещё один! Да там, под ёлкой, третий смотрит! – Устинья кивнула на торчащую из травы крепенькую шляпку. – Давай-ка, собери: вечером сварим! А я к болоту спущусь, чигирки нарою. Ступай-ступай, подёргай грибов-то… да смотри срезай, а не так выворачивай! Не то грибницу порушим, на другой год и не будет ничего! И вертайся, а то ведь малина ещё, пропади она пропадом!
Василиса молча кивнула, опускаясь на колени перед самым большим маслёнком. Некоторое время Устинья внимательно смотрела на неё. Затем чему-то улыбнулась, поправила платок на затылке и ушла в лес.
Оставшись одна, Василиса в полчаса управилась с грибами. Затем внимание её привлекли заросли иван-чая, могучими стрелами пробившегося из-под хвойного ковра на обширной гари. Пристроив узел с грибами в тени поваленной сосны, Васёна принялась ловко обламывать розовато-лиловые метёлки. Когда возле сосны выросла довольно большая охапка иван-чая, солнце вдруг ушло за тучу. Василиса недоумённо взглянула в небо. Но там по-прежнему было ни облачка, а в двух шагах, загораживая солнце своей массивной фигурой, стоял Антип и молча смотрел на девушку.
– Что, Антип Прокопьич? – отчего-то сорвавшимся голосом спросила она. Антип неспешно прошествовал через поляну, присел на мшистый ствол сосны. Улыбнулся Василисе и задумчиво сказал:
– Закон бы нам с тобой принять, Василиса Мелентьевна.
Васёна не изменилась в лице: только между бровями её легла тонкая, напряжённая морщинка. Отложив в сторону стебель иван-чая, она села и, обхватив руками колени, внимательно, серьёзно посмотрела на Антипа. Тот смутился под этим взглядом, вздохнул. Зачем-то взял в руки большой маслёнок. Старательно счищая с его липкой шляпки рыжую хвою, сказал:
– Ты не подумай, я тебя нудить не стану. Только ведь мужики наши тебе проходу не дают. Красоты такой отродясь, ироды, не видали, вот и… Я, покуда рядом, знамо дело, отгоню… а ну как не случится меня?
Василиса по-прежнему молчала, не сводя с него глаз. Антип положил на место гриб. Не поднимая взгляда, продолжил:
– Что я тебе не люб, про то сам знаю. И, коль не пожелаешь, пальцем к тебе не притронусь. Но только нам на заводе ещё долго небо коптить. Заступа тебе нужна. Подумай – как быть-то?
Василиса не ответила. Некоторое время над старой гарью висела тишина, прерываемая только щёлканьем птиц в кустах да деловитым постукиваньем дятла. Солнце, запутавшись в корявых ветвях кедров, сеялось сквозь них золотой паутиной. Откуда-то прибежал заяц, замер на поляне, вытянувшись в столбик и нервно поводя ушами. Антип чуть слышно присвистнул. Заяц вздрогнул и, в ужасе сделав широкую петлю, метнулся в бурелом.
– Что скажешь, Василиса Мелентьевна? – наконец, нарушил молчание Антип. – Аль опосля к тебе за ответом прийти?
– Да чего ж тут думать, Антип Прокопьич. – медленно выговорила она, теребя в пальцах сочащийся терпким соком стебель. – Всё это верно ты говоришь. Только тебе-то на что? Сам знаешь, какая я. Знаешь, отчего я здесь. В бумагах писано, что людей убивала, душегубствовала… шутка ль?
– Бумага-то всё терпит. – усмехнулся Антип.
– А коли я тебе скажу, что сроду никого не убивала, – поверишь? – ровным голосом спросила Василиса. Антип как можно спокойнее ответил:
– Чего ж не поверить?
Василиса вздохнула, криво улыбнулась дрожащими губами. Не глядя на Антипа, перекрестилась, шёпотом сказала:
– Вот как на духу тебе… Чтоб душе моей гореть вечно, коли вру… Ни барыни я не убивала, ни в делах Васькиных завязана не была! Я у них, иродов, тогда в ногах валялась, Христом-богом просила: барыню, черти, не трогайте, святая она, как есть святая! Они меня и слушать не схотели… силом уволокли… А взяли потом всех! И под суд все пошли! А там уж кто меня слушал?.. Коли с атаманом жила да по начальству не донесла – стало быть, соучастница… А я… Я следователя уж как просила: дайте с барином нашим поговорить, я ему всё скажу как есть, пусть знает, что Васёнка благодарность помнит, что и в мыслях у меня не было… Не дали! Не допустили! Не захотел барин и видеть меня! А я…
Антип жестом прервал её:
– Будет, Васёнка. Не рви душу-то себе. Дело прошлое.
Она послушно умолкла. Вытерла слёзы. Глядя на игру солнечных пятен в траве, спросила:
– А то, что гулящая я – тоже тебе пустяк?
– Кто-о?!. – изумился Антип. И, к испугу Василисы, расхохотался вдруг так, что дятел у них над головами испуганно сорвался с сосны и полетел через всю поляну, растопырив чёрно-белые крылья. – Ну тебя, право, Васёна… Скажешь тоже… нешто я гулящих не видал?! Вон – полна каторга… Тебе с ними и рядом не стоять! Выдумала тоже – гулящая… Надели на козу хомут да кобылой окрестили!
– Да что ты гогочешь-то?! – взвилась Василиса, ударив кулаком по сосне. – Знаешь всё про меня – и смеёшься! Знаешь, как я по этапу шла! Как любой со мной мог что хочешь сотворить… И творили! И в том не виноваты даже, я ведь и… Я словно во сне была, мне всё равно было, ничего и не чуяла… Одного ждала – помереть бы, господи, помереть скорей… – слёзы снова побежали по её лицу, и Василиса судорожно уткнулась головой в колени.
