Ответственность религии и науки в современном мире - [20]

Кажется, что сейчас намечается новая тенденция в жизни научного сообщества. Суть этой тенденции – принципиальное изменение форм научной деятельности, связанное с появлением концепции проекта. Рискну сказать, что если указанная тенденция будет развиваться, то научное сообщество вовсе перестанет существовать. Проект представляет собой, как правило, междисциплинарную исследовательскую задачу, в которую вовлечены как ученые (причем разных специальностей), так и специалисты иных областей, такие как менеджеры, юристы и пр. Существуют, конечно, проекты, имеющие чисто исследовательские цели, но таких, судя по всему, мало. Как правило, разработка проекта связана либо с коммерческими, либо с политическими целями. В первом случае они курируются и финансируются компаниями, заинтересованными в получении прибыли, во втором – государством. В обоих случаях деятельность, развиваемая в рамках проекта, в той или иной мере связана с коммерческой или государственной тайной. Ученый, вовлеченный в проект, осознает себя скорее членом команды разработчиков, чем членом научного сообщества. Это значит, что его главный интерес состоит в достижении цели проекта, а не в получении научной истины. О какой-либо открытости (универсальности, незаинтересованности, организованном скептицизме) говорить не приходится. Возникла подобная форма, уже достаточно давно. Оборонные заказы, обеспечивавшие ученых работой на протяжении почти всего ХХ века, представляют собой типичный пример этого способа организации науки. Сейчас, однако, появляется все больше масштабных коммерческих проектов, захватывающих разные области фундаментальных исследований. Складывающаяся ситуация ведет к очевидному росту корпоративной замкнутости научной деятельности. Кроме того, происходит постепенный сдвиг в представлении о научной истине. Истина, выявленная в рамках проекта, есть не столько согласованная практика научного сообщества, сколько коммерческий или политический успех, достигнутый на определенном промежутке времени. Иными словами, относительность истины возрастает с ростом корпоративной замкнутости. Появляется множество разных «истин», противоречащих одна другой вследствие того, что они получены работающими в рамках разных проектов исследовательскими группами. Характерный пример таких разногласий мы приводили выше. Я не думаю при этом, что когда, например, высказываются взаимоисключающие суждения об опасности той или иной разработки, мы непременно имеем дело с откровенной нечестностью. Дело в том, что такого рода оценки в самом деле не однозначны. Но когда исследования закрыты, методики не разглашаются, а эксперты, принадлежащие к разным замкнутым группам, не имеют шанса для открытой полемики, каждый из них выбирает ту часть спектра возможных оценок, которая выгоднее его корпорации.

В описанном случае мы имеем дело с очередным шагом в сторону корпоративной замкнутости и закрытости научной деятельности, который ведет к разрушению самого научного сообщества. Ситуация не новая – закрытость научных исследований, связанных с военными разработками, уже давно стала привычной. К сожалению, эта тенденция усугубляется: наука все больше опутывается сетью военных или коммерческих секретов. Я бы хотел указать на насущность прямо противоположной тенденции. Основным этическим принципам научного сообщества, вытекающим из самого понятия научной истины, соответствует максимальная открытость научной деятельности. Эта открытость отнюдь не может сводится к простой информированности общества по поводу ведущихся научных исследований. Смысл ее – в широком рациональном обсуждении направления этих исследований, их методов и возможных результатов. Иными словами, речь должна идти об открытости научного сообщества (включая и исследовательские группы, создаваемые в рамках проектов) для аргументов, традиционно воспринимаемых как ненаучные. Речь идет, прежде всего, об аргументах этического характера. Однако значимый аргументационный ресурс, могущий повлиять на научную деятельность, существует в религии.

У западной науки накопился серьезный отрицательный опыт сосуществования религии и науки. Начиная с XVIII века религия воспринимается преимущественно как источник иррациональных убеждений, принципиально чуждых науке. Эти убеждения необходимо либо разоблачать, либо просто игнорировать. Религиозные сообщества нередко отвечали весьма агрессивно, провозглашая ту или иную научную теорию неприемлемой по причине расхождения с Библией. Если говорить о ХХ веке, то больше всего досталось от них эволюционным теориям. Естественно, что подобные демарши только укрепляли предубеждения противоположной стороны. Правда, в последнее время нередки попытки сближения научных и богословских концепций. Определенную популярность приобрели рассуждения о том, что научная картина мира вполне соответствует библейской. Подобное сближение мировоззренческих позиций представляет несомненный интерес. Его позитивный смысл можно увидеть хотя бы в том, что научное сообщество (или, по крайней мере, некоторая его часть) не рассматривает религию исключительно как источник заблуждений. Однако область рационального взаимодействия религии и науки не может быть этим исчерпана. По-видимому, наиболее значимой областью возможной дискуссии является этика. Весьма насущно, на мой взгляд, совместное обсуждение моральной стороны научной деятельности. Именно в этом обсуждении требуется особое внимание к религиозной аргументации со стороны научного сообщества, поскольку религии могут представить совершенно иной, неизвестный науке, взгляд на природу человека и его отношения с миром. Весьма примечательно в этом смысле выступление Юргена Хабермаса, утверждающего, что аргументационный ресурс секулярного общества недостаточен для того, чтобы удержать человечество от опасных для него действий. Речь идет, прежде всего, о внедрении в человеческую природу на уровне генных технологий. В рамках науки не существует возможности определить ту черту, переход которой может иметь катастрофические последствия. Вопрос здесь не в научном предвидении возможных результатов, а в моральной допустимости тех или иных операций. В этой связи Хабермас настаивает на открытости секулярной части общества для аргументов, развиваемых в рамках религиозного дискурса